Сочинения по литературе
  Главная страница / История / Российское госудаоство XV — XVII века / Смута в России /
 

Глава 5. Смута в России

Здание самодержавной монархии, воздвигнутое Грозным, оказалось непрочным. Когда трон перешел к царю Федору Ивановичу, началось крушение сильной власти. Сын Грозного отличался слабоумием, и даже исполнение внешних ритуалов дворца давалось ему с трудом. Он не пользовался и тенью авторитета у бояр. Аристократия постаралась использовать момент и вернуть себе привилегии и права, которыми она пользовалась до опричнины. Любимец Грозного Богдан Вольский пытался упредить боярскую крамолу, возродив опричные порядки. Однако в Москве произошли народные волнения, и по настоянию Боярской Думы Бельский был отправлен в ссылку.

При царе Федоре функционировал опекунский совет, которым практически руководил боярин Н. Романов. После его смерти власть перешла в руки Бориса Годунова.

Годунов принадлежал к числу знаменитых деятелей русской средневековой истории. Полагают, что Борис принадлежал к дворянскому роду татарского происхождения. О происхождении Годуновых сообщает весьма поздний источник "Сказание о Чете", известное по родословным записям начала XVII в. Согласно этому источнику, татарский царевич Чет-Мурза из Золотой Орды стал родоначальником трех фамилий: Сабуровых, Годуновых и Вельяминовых. Чет приехал из Орды на службу в Москву при великом князе Иване Калите. Достоверность приведенного "Сказания", как выяснил С. Б. Веселовский, невелика. Родословную сказку о царском происхождении Годуновых сочинили скорее всего монахи костромского Ипатьевского монастыря, служившего родовой усыпальницей Годуновых. Направляясь из Орды в Москву, татарский царевич якобы успел, остановившись в Костроме, основать там православный Ипатьевский монастырь. После воцарения Бориса "Сказание" приобрело особую актуальность. Оно исторически обосновывало "царское" происхождение династии Годуновых, а заодно подтверждало извечную связь новой династии с Ипатьевским монастырем в Костроме.

Годуновы происходили из старинного костромского боярского рода. К XVI в. они растеряли земельные богатства и превратились в заурядных помещиков. Служба в опричнине открыла перед ними блестящие перспективы. Дядя Бориса Дмитрий Годунов возглавил дворцовую стражу в опричнине Грозного. Когда на политическом небосклоне засияла звезда Малюты Скуратова, Дмитрий Годунов женил племянника Бориса на дочери опричного палача. Годуновы окончательно упрочили свое положение при дворе, сосватав сестру Бориса Ирину царевичу Федору. В конце Ливонской войны произошли события, круто изменившие судьбу Годуновых. В царской семье произошла ссора. Царь жестоко избил наследника-сына и его беременную жену Елену Шереметеву. Елена родила мертвого сына. От страшного нервного потрясения царевич Иван занемог и через несколько дней умер.

Смерть наследника открыла перед его братом царевичем Федором путь к трону.

В браке с Ириной Годуновой у Федора не было детей. Это отвечало высшим государственным интересам, пока был жив наследник престола царевич Иван. После гибели Ивана бесплодие царицы Ирины стало внушать опасения Грозному, так как обрекало династию на исчезновение. Царь подумывал о разводе Федора с Годуновой, но не успел осуществить свой план. Опасаясь, что Борис будет сопротивляться разводу, Иван IV отказался назначить его опекуном слабоумного Федора. Годунов стал правителем государства благодаря царице Ирине и боярам Романовым, подвергшимся нападкам княжеской аристократии. Интригу против Годуновых и Романовых возглавили князья Шуйские. Они спровоцировали народные беспорядки в столице и пытались разгромить двор правителя. Кремль перешел на осадное положение, а Борис принужден был отправить гонца в Лондон с просьбой о предоставлении ему убежища в Англии.

Род Калиты вырождался. Ирина Годунова неоднократно была беременна, но все ее дети рождались мертвыми. Бояре Шуйские пытались использовать "бесплодие" царицы, чтобы развести ее с мужем и тем самым покончить с влиянием Бориса при дворе. Член регентского совета князь И. П. Шуйский вместе с митрополитом Дионисием обратились к царю Федору с прошением, чтобы он отправил Ирину в монастырь и ради "чадородия" (рождения наследника) вступил во второй брак.

В молодости Федора угнетал страх перед отцовскими побоями. Но даже своенравному деспоту отцу не удалось принудить безвольного сына к разводу. Еще меньше шансов на успех имели бояре и митрополит, предпринявшие попытку вмешаться в его семейную жизнь.

13 октября 1586 г. митрополит Дионисий был лишен сана, пострижен в монахи и сослан в Хутынский монастырь в Новгороде. Сторонники Шуйских из московских гостей были казнены, а сами бояре Шуйские отправлены в ссылку. Регент И. П. Шуйский в конце Ливонской войны стяжал славу лучшего полководца России. Он руководил обороной Пскова от войск польского короля Стефана Батория и спас страну от полного разгрома. Борис завидовал славе Шуйского и боялся за свою власть, поскольку Иван Грозный назначил воеводу, а не Бориса опекуном слабоумного сына Федора. По приказу правителя И. П. Шуйский был насильственно пострижен в монахи и увезен в Кирилле-Белозерский монастырь, где вскоре же его тайно умертвили.

Сколь бы критической ни казалась ситуация, убийство Шуйского было продиктовано не трезвым политическим расчетом, а чувством страха. Пострижение регента покончило с его светской карьерой, ибо в мир он мог вернуться лишь расстригой. По словам Горсея, все оплакивали знаменитого воеводу. Репутация Годунова была загублено на раз и навсегда. Отныне любую смерть, любую беду молва мгновенно приписывала его злой воле.

При жизни Бориса его обвиняли в отравлении двух царей — Ивана IV и Федора Ивановича, сестры царицы Ирины, герцога Ганса Датского — жениха Ксении Годуновой, а также дочери герцога Магнуса Датского и многих других лиц. Однако простой перечень "жертв" Годунова свидетельствует о том, что он сам стал жертвой политической клеветы. Бориса винили в том, что он убил младшего сына Грозного царевича Дмитрия, погубив тем самым законную династию Ивана Калиты, правившую Русью в течение трехсот лет. Сохранилось следственное дело о смерти Дмитрия в Угличе, что дает возможность проверить, сколь основательны были обвинения против Годунова.

Борьба за власть столкнула Годуновых как с боярской знатью, так и с их бывшими соратниками по опричной службе. Сразу после смерти Ивана IV царь Федор по совету опекунов отправил на "удел" в Углич своего младшего брата царевича Дмитрия вместе с его матерью Марией Нагой. Ликвидировав опекунский совет, Борис Годунов не только не оказал внимания семье вдовы Грозного, но еще больше стеснил ее. По наущению Бориса царь прислал в Углич дьяка Михаила Битяговского. Дьяк был наделен самыми широкими полномочиями. Фактически царевич Дмитрий и его мать царица Мария Нагая лишились почти всех прерогатив, которыми они обладали в качестве удельных владык. Все деньги удельная семья стала получать из рук дьяка. Его постоянная опека вызывала возмущение вдовы Грозного и ее братьев. На этой почве происходили постоянные ссоры и брань,

Царевич погиб в Угличе в полдень 15 мая 1591 года. Согласно официальной версии, он нечаянно нанес себе рану, которая оказалась смертельной. Комиссия боярина Шуйского, расследовавшая дело по свежим следам, пришла именно к такому заключению. "Обыск" (следственное дело) Шуйского сохранился до наших дней. Но вид неловко разрезанных и склеенных листов давно вызывал подозрения у историков.

По слухам, царевич Дмитрий был злодейски зарезан людьми, подосланными Борисом Годуновым. Версия насильственной смерти Дмитрия получила официальное признание при царе Василии Шуйском и при Романовых. Она оказала огромное влияние на историографию. Это влияние сказывается и по сей день.

Смерть Дмитрия Угличского сопровождалась бурными событиями. В Угличе произошел народный бунт. Подстрекаемые царицей Марией и Михаилом Нагим угличане разгромили Приказную избу, убили государева дьяка Битяговского, его сына и др. Четыре дня спустя прибыла следственная комиссия. Она допросила сто сорок свидетелей. Протоколы допросов, а также заключение комиссии о причинах смерти Дмитрия сохранились до наших дней. Однако существует мнение, что основная часть угличских материалов дошла до нас в виде беловой копии, составители которой то ли ограничивались простой перепиской имевшихся в их распоряжении черновых документов, то ли произвели из них некую выборку, а возможно, подвергли редактированию. Тщательное палеографическое исследование текста "обыска", проведенное сначала В. К. Клейном, а затем А. П. Богдановым, в значительной мере рассеивает подозрения насчет сознательной фальсификации следственных материалов в момент составления их беловой копии. Основной материал переписан семью разными почерками. Входившие в комиссию подьячие провели обычную работу по подготовке следственных материалов к судопроизводству. В подавляющем большинстве случаев показания свидетелей-угличан отличались краткостью, и подьячие, записав их, тут же предлагали грамотным свидетелям приложить руку. По крайней мере двадцать свидетелей подписали на обороте свои "речи". Их подписи строго индивидуализированы и отражают разную степень грамотности, довольно точно соответствовавшую их общественному положению и роду занятий. В следственную комиссию вошли очень авторитетные лица, придерживавшиеся разной политической ориентации. Скорее всего, по инициативе Боярской думы руководить расследованием поручили боярину Василию Шуйскому, едва ли не самому умному и изворотливому противнику Годунова, незадолго до этого вернувшемуся из ссылки. Его помощником стал окольничий А. П. Клешнин. Он поддерживал дружбу с правителем, хотя и доводился зятем Григорию Нагому, состоявшему при царице Марии в Угличе. Вся практическая организация следствия лежала на главе Поместного приказа думном дьяке Е. Вылузгине и его подьячих. По прошествии времени следователь В. Шуйский не раз менял свои показания относительно событий в Угличе, но комиссия в целом своих выводов не пересматривала.

Составленный следственной комиссией "Обыск" сохранил не одну, а по крайней мере две версии гибели царевича Дмитрия. Версия насильственной смерти всплыла в первый день дознания. Наиболее энергично ее отстаивал дядя царицы Марии Михаил Нагой. Он же называл убийц Дмитрия: сына Битяговского Данилу, его племянника Никиту Качалова и др. Однако Михаил не смог привести никаких фактов в подтверждение своих обвинений. Его версия рассыпалась в прах, едва заговорили другие свидетели. Когда позвонили в колокол, показала вдова Битяговского, "муж мой Михаиле и сын мой в те поры ели у себя на подворьишке, а у него ел священник... Богдан". Поп Богдан был духовником Григория Нагого и изо всех сил выгораживал царицу и ее братьев, утверждая, что те не причастны к убийству дьяка, погубленного посадскими людьми. Хотя показания попа откровенностью не отличались, он простодушно подтвердил перед Шуйским, что обедал за одним столом с Битяговским и его сыном, когда в городе ударили в набат. Таким образом, в минуту смерти царевича его "убийцы" мирно обедали у себя в доме вдалеке от места преступления. Они имели стопроцентное алиби. Преступниками их считали только сбитые с толку люди.

Показания свидетелей позволяют выяснить еще один любопытный факт: Михаил Нагой не был очевидцем происшествия. Он прискакал во дворец "пьян на коне", "мертв пьян", после того, как ударили в колокол. Протрезвев, Михаил осознал, что ему придется держать ответ за убийство дьяка, представлявшего в Угличе особу царя. В ночь перед приездом Шуйского он велел преданным людям разыскать несколько ножей и палицу и положить их на трупы Битяговских, сброшенные в ров у городской стены. Комиссия, расследовавшая дело по свежим следам, без труда разоблачила этот подлог. Городовой приказчик Углича Русин Раков показал, что он взял у посадских людей в Торговом ряду два ножа и принес их к Нагому, а тот велел слуге зарезать курицу и вымазать ее кровью оружие. Михаил Нагой был изобличен, несмотря на запирательство. На очной ставке с Раковым слуга Нагого, резавший курицу в чулане, подтвердил показания приказчика. Михаила Нагого окончательно выдал брат Григорий, рассказавший, как он доставал из-под замка "ногайский нож" и как изготовлены были другие "улики".

Версия нечаянного самоубийства Дмитрия исходила от непосредственных очевидцев происшествия. В полдень 15 мая царевич под наблюдением взрослых гулял с ребятами на заднем дворе и играл ножичком в тычку. При нем находились боярыня Волохова, кормилица Арина Тучкова, ее сын Баженко, молочный брат царевича, постельница Марья Колобова, ее сын Петрушка и еще два жильца (придворные служители, отобранные в свиту царевича из числа его сверстников). Шуйский придавал показаниям мальчиков исключительное значение и допрашивал их с особой тщательностью. Прежде всего он выяснил, "хто в те поры за царевичем были". Жильцы отвечали, что "были за царевичем (возле царевича) в те поры только они, четыре человека, да кормилица, да постельница". На заданный "в лоб" вопрос, "были ли в те поры за царевичем Осип Волохов и Данило Битяговский", они дали отрицательный ответ. Мальчики прекрасно знали людей, о которых их спрашивали (сын дьяка был их сверстником, а Волохов и Качалов служили жильцами в свите царевича и были постоянными товарищами их игр). Они кратко, точно и живо рассказали о том, что произошло на их глазах: "... играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь — падучей недуг — и набросился на нож".

Может быть, мальчики сочинили историю о болезни царевича в угоду Шуйскому? Такое предположение убедительно опровергается показаниями взрослых свидетелей.

Трое видных служителей царицына двора — подключники Ларионов, Иванов и Гнидин — показали следующее: когда царица села обедать, они стояли "в верху за поставцом, ажио, деи, бежит в верх жилец Петрушка Колобов, а говорит: тешился, деи, царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла, деи, на него немочь падучая... да в ту пору, как ево било, покололся ножом сам и оттого умер". Итак, Петрушка Колобов сообщил комиссии то же самое, что и дворовым служителям через несколько минут после гибели Дмитрия.

Показания Петрушки Колобова и его товарищей подтвердили Марья Колобова, мамка Волохова и кормилица Тучкова. Свидетельство кормилицы отличалось удивительной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она называла себя виновницей несчастья: "...она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная... и он ножом покололся...".

Спустя некоторое время нашелся восьмой очевидец гибели царевича. Приказной царицы Протопопов на допросе показал, что услышал о смерти Дмитрия от ключника Толубеева. Ключник, в свою очередь, сослался на стряпчего Юдина. Всем троим тотчас устроили очную ставку. В результате выяснилось, что в полдень 15 мая Юдин стоял в верхних покоях "у поставца" и от нечего делать смотрел в окно, выходившее на задний двор. По словам Юдина, царевич играл в тычку и накололся на нож. Юдин знал, что Нагие толковали об убийстве, и благоразумно решил уклониться от дачи показаний следственной комиссии. Если бы его не вызвали на допрос, он так ничего бы и не сказал.

Версия нечаянной гибели царевича содержит два момента, каждый из которых поддается всесторонней проверке. Во-первых, болезнь Дмитрия, которую свидетели называли "черным недугом", "падучей болезнью", "немочью падучею". Судя по описаниям припадков и их периодичности, царевич страдал эпилепсией. Как утверждали свидетели, "презже тово... на нем (царевиче. — Р.С.) была ж та болезнь по месяцем безпрестанно". Сильный припадок случился с Дмитрием примерно за месяц до его кончины. Перед "великим днем", показала мамка Волохова, царевич во время приступа "объел руки Ондрееве дочке Нагова, едва у него... отняли". Андрей Нагой подтвердил это, сказав, что Дмитрий в великое говенье у дочери его "руки переел", а прежде "руки едал" и у него, и у жильцов, и у постельниц: царевича "как станут держать, и он в те поры ест в нецывенье за что попадетца" О том же говорила и вдова Битяговского: "Многажды бывало, как ево (Дмитрия. — Р.С.) станет бити тот недуг и станут ево держати Ондрей Нагой, и кормилица, и боярони, и он... им руки кусал или, за что ухватил зубом, то объест".

Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу "маленько стало полежче", и мать взяла его к обедне, а потом отпустила на двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на прогулку, и тут у него внезапно возобновился приступ.

Во-вторых, согласно версии о самоубийстве, царевич в момент приступа забавлялся с ножичком. Свидетели описали забаву подробнейшим образом: царевич "играл через черту ножом", "тыкал ножом", "ходил по двору, тешился сваею (остроконечный нож. — Р.С.) в кольцо". Правила игры были несложными: в очерченный на земле круг игравшие поочередно втыкали нож, который следовало взять за острие лезвием вверх и метнуть так ловко, чтобы он, описав в воздухе круг, воткнулся в землю торчком. Следовательно, когда с царевичем случился припадок, в руках у него был остроконечный нож. Жильцы, стоявшие подле Дмитрия, показали, что он "набросился на нож". Василиса Волохова описала случившееся еще точнее: ".. бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло". Остальные очевидцы утверждали, что царевич напоролся на нож, "бьючися" или "летячи" на землю. Таким образом, все очевидцы гибели Дмитрия единодушно утверждали, что эпилептик уколол себя в горло, и расходились только в одном: в какой именно момент царевич уколол себя ножом — при падении или во время конвульсий на земле.

Могла ли небольшая рана повлечь за собой гибель ребенка? На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. При повреждении одного из этих сосудов смертельный исход неизбежен. Прокол яремной вены влечет за собой почти мгновенную смерть, при кровотечении из сонной артерии агония может затянуться.

После смерти Дмитрия Нагие сознательно распространили слух о том, что царевича зарезали подосланные Годуновым люди. Правитель Борис Годунов использовал первый же подходящий случай, чтобы предать Нагих суду. Таким случаем явился пожар Москвы. Обвинив Нагих в поджоге столицы, власти заточили Михаила Нагого и его братьев в тюрьму, а вдову Грозного насильно постригли и отправили "в место пусто" — на Белоозеро.

При Грозном в России сложилась имперская система власти. Учредив опричнину, царь разделил дворянское сословия надвое, натравив одну половину на другую. Непосредственный эффект его политики был огромен: царь утвердил свою неограниченную личную власть. Но долговременные последствия его политики были катастрофическими. Политическая опора монархии оказалась расщеплена, вследствие чего структура власти лишилась стабильности. Раскол дворянского сословия не был преодолен после отмены опричнины. Он продержался 20 лет сначала в виде "удела", а затем в виде "двора". Пока существовал "двор", существовала опасность возврата к террору. После смерти Ивана IV Б. Я. Бельский пытался совершить переворот, но потерпел неудачу. Борис Годунов проявил подлинную государственную мудрость, распустив "двор" в 1587 г. и покончив тем самым с политическим наследием Грозного. Последующее столкновение его с аристократией не привело к возрождению опричнины. Конфликт был разрешен без погромов и резни. Вскоре после гибели бояр И, П. Шуйского и А. И. Шуйского Борис вернул из ссылки Василия, Дмитрия и Ивана Шуйских и даже поручил Василию розыск о смерти царевича Дмитрия.

Преодолев политический кризис, правитель Борис Годунов провел в жизнь крупнейшие социальные реформы, консолидировавшие дворянское сословие. Он освободил от подати ("обелил") барскую запашку в дворянских усадьбах. Его реформа провела резкую разграничительную линию между привилегированным дворянским сословием и податными низшими сословиями.

В годы правления Годунова произошли кардинальные перемены в положении крестьян на Руси. В середине XVI в. крестьяне имели право уйти от землевладельца по окончании сельских работ в Юрьев день (в конце ноября), Однако в конце века они утратили это право.

Как и при каких обстоятельствах сформировался крепостнический режим в конце XVI века? Для русской истории этот вопрос имеет первостепенное значение. Феодальные архивы сохранили важнейшие крестьянские законы, изданные в правление Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Романовых. В длинной цепи недостает лишь одного, но зато самого важного звена — закона об отмене Юрьева дня, покончившего с крестьянской свободой.

Ученые ищут решения проблемы закрепощения уже более 200 лет. В ходе дискуссии были выдвинуты две основные концепции. Одна воплотилась в теории "указного" закрепощения крестьян, другая — в теории "безуказного" закрепощения.

Известный русский историк В. Н. Татищев считал, что крестьян закрепостил Годунов специальным законом 1592 г. После смерти злосчастного Бориса текст его закона был затерян, да так основательно, что никто не смог его разыскать.

Слабость "указной" теории заключалась в том, что она опиралась не на строго проверенные факты, а на догадки. Отметив это обстоятельство, В. О. Ключевский назвал исторической сказкой мнение об установлении крепостной неволи Годуновым. Не правительственные распоряжения, утверждал он, а реальные условия жизни, задолженность крестьян положили конец крестьянским переходам.

Благодаря трудам Б. Д. Грекова в советской историографии утвердилась гипотеза, согласно которой Юрьев день был упразднен в России указом Ивана Грозного о введении "заповедных лет", изданным в 1581 г., но не разысканным до сего дня. В работах советских историков "указная теория" закрепощения возродилась, но закрепощение стали связывать с именем Ивана IV.

Чем значительнее историческое явление, тем больше вероятность того, что оно отразится в источниках и в памяти современников. Утрата, быть может, самого значительного из указов Грозного удивительна сама по себе. В источниках времени Ивана IV отсутствуют какие бы то ни было указания на "заповедные годы". Впервые это понятие фигурирует в документах эпохи Бориса Годунова. В 1590 г. Поместный приказ выдал жалованную грамоту городу Торопцу, в которой можно обнаружить четкие сведения о нормах "заповедных лет". На основании грамоты жители Торопца получили разрешение вернуть на посад своих тяглецов (людей, плативших государеву подать — тягло), которые ушли на земли помещиков и монастырей "в заповедные лета". Торопецкая грамота вносит поправку в теорию "заповедных лет". Основной "заповедной" нормой считали формальное упразднение Юрьева дня. Однако торопецкий документ говорит не о крестьянах, а о посадских людях, никакого отношения к Юрьеву дню не имевших. Наряду с городами нормы "заповедных лет" распространялись на сельскую местность. Известно, что помещики возвращали себе крестьян, ушедших от них в "заповедные годы". Достоверные источники приказного происхождения 1590 — 1592 гг. позволяют обнаружить наиболее характерные черты "заповедного" режима, находившегося в то время в процессе формирования: "заповедь" имела в виду налогоплательщиков города и деревни; механизм "заповедного" режима приводила в движение инициатива отдельных землевладельцев и феодальных городов; "заповедные лета" функционировали как система временных мер. Можно отметить и еще одну характерную особенность. В большинстве правительственных распоряжений о возвращении тяглых горожан и крестьян на старое место жительства нет термина "заповедные лета". Как видно, нормы "заповедных лет" возникли не из законодательного акта, а из практических распоряжений властей. Финансы стали одной из главных пружин этого механизма.

К концу царствования Грозного податные поступления в казну резко сократились, финансовая система пришла в полный упадок. При Федоре власти проводили в отношении податных сословий такую политику, которая определялась в первую очередь необходимостью укрепления финансовой системы. Таким образом, возврат крестьян и посадских людей на тяглые участки был связан поначалу не с законодательной отменой Юрьева дня, а с упорядочением налоговой системы и временным прикреплением налогоплательщиков к государеву тяглу. "Заповедь" рассматривалась как частная, преходящая мера, призванная помочь возрождению расстроенной налоговой системы. Временные меры, преследовавшие узкофинансовые цели, очевидно, не нуждались в развернутом законодательстве. Поначалу едва ли кто-нибудь предвидел, к каким последствиям приведет новая налоговая политика.

То, что ученым не удалось отыскать закон об отмене Юрьева дня, нисколько не удивительно. Значительная часть архивов XVI в. исчезла бесследно. Необъяснимо другое. При вступлении на трон Лжедмитрий I (1605 — 1606) велел собрать законы всех своих предшественников и объединить их в Сводный судебник. Его приказ выполняли дьяки, возглавлявшие суды при царях Федоре Ивановиче и Борисе Годунове. В их руках были нетронутые архивы. Тем не менее они не смогли найти и включить в свод законов указ, аннулировавший Юрьев день. Эта странная неудача может иметь лишь одно объяснение: разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан. Узкофинансовая мера — временное прикрепление налогоплательщиков к дворам и пашенным участкам — имела неодинаковые последствия для горожан и сельских жителей. В городах она не прижилась, зато в деревне помещики оценили все выгоды, вытекавшие из прикрепления крестьян к имениям, и сделали все, чтобы превратить временные распоряжения в постоянно действующий порядок. Не правительство, а дворянское сословие провело в жизнь закрепощение крестьян.

Количество споров из-за крестьян множилось. Помещики годами ждали решения суда по своим делам. Чтобы покончить с нараставшими трудностями, власти должны были ограничить давность исков о крестьянах пятью годами. С обычной ссылкой на царя Поместный приказ в мае 1594 г. предписал судьям "старее пяти лет суда и управы в крестьянском вывозе и во владенье челобитчиком не давати и им отказывати". Так, в ходе длительной судебной практики была выработана новая юридическая норма — пятилетние "урочные годы". Появление ее показало, что временные распоряжения властей начали превращаться в постоянное узаконение. Сознание современников чутко уловило этот рубеж. В 1595 г, новгородские монахи смогли написать: "Ныне по государеву указу крестьяном и бобылем выходу нет".

Чтобы верно интерпретировать источник, надо прежде всего уточнить понятия, употребленные в нем. Для современников Годунова понятие "царский указ" не совпадало с понятием "закон". Любое частное решение власть выносила от имени царя посредством формулы "по государеву указу". Отсюда следует, что слова новгородских монахов об "указе" Федора не обязательно имели в виду развернутый законодательный акт против крестьянского выхода.

Распоряжение о пятилетних "урочных годах" получило законодательное подтверждение в 1597 г., когда царь издал указ, предоставивший всем помещикам право разыскивать бежавших от них крестьян и возвращать со всем имуществом в течение пяти "урочных" лет.

При царе Василии Шуйском в 1607 г. Поместный приказ издал пространное Уложение о крестьянах, в текст которого была включена своего рода историческая справка. "При царе Иоане Васильевиче, — утверждали дьяки, — крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоанович по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьяном заказал, и у кого колико тогда крестьян где было, книги учинил".

Компетентность составителей Уложения не вызывает сомнения. Уложение вышло из стен того самого Поместного приказа, который издавал и хранил все законы о крестьянах. Этот источник имеет первостепенное значение. Он окончательно разрушает представление о том, что крестьяне утратили выход при Грозном. Предполагали, что царь Иван, введя "заповедь", провел перепись земель, чтобы закрепить крестьян за землевладельцами. По Уложению, перепись провел не Иван, а Федор. Факты целиком подтверждают эту версию. При Грозном писцы побывали лишь в Новгороде. Общее описание государства было сделано после его смерти.

Составители справки 1607 г., очевидно, имели в виду указ царя Федора от 1597 г. В тексте указа не было положения об отмене Юрьева дня. Но указ исходил из того, что нормы выхода крестьян утратили силу. Издание закона 1597 г. означало, что система мер по упорядочению финансов окончательно переродилась в систему прикрепления к земле. Таким был механизм закрепощения многомиллионного русского крестьянства.

Крепостной закон 1597 г. был издан от имени царя Федора. Но Федор доживал свои последние дни, и современники отлично знали, от кого исходил именной указ. Крепостнический курс доставил Борису широкую поддержку со стороны феодального дворянства.

Царь Федор" умер 6 января 1598 г. Древнюю корону — шапку Мономаха — надел на себя Борис Годунов, одержавший победу в борьбе за власть. Среди современников и потомков многие сочли его узурпатором. Но такой взгляд был основательно поколеблен благодаря работам В. О. Ключевского. Известный русский историк утверждал, что Борис был избран правильным Земским собором. Мнение Ключевского разделял С. Ф. Платонов. Воцарение Годунова, писал он, не было следствием интриги, ибо Земский собор выбрал его вполне сознательно и лучше нас знал, за что выбирал.

Земскими соборами в России называли представительные учреждения. Правительство созывало соборы для решения важных политических и финансовых вопросов. На соборы приглашали помимо Боярской думы и высшего духовенства также представителей дворянства, духовенства и верхов посадского населения.

Избирательная документация Годунова сохранилась. Авторы ее старательно описали историю восшествия Бориса на престол, но им не удалось избежать недомолвок и противоречий. Историки до сих пор не могут ответить на простой вопрос: "Сколько людей участвовало в соборном избрании Годунова?". Н. М. Карамзин насчитал 500 избирателей, С. М. Соловьев — 474, Н. И. Костомаров — 476, В. О. Ключевский — 512, а современная исследовательница С. П. Мордовина — более 600. Эти расхождения поистине удивительны. Они порождают мысль о возможности подлога (фальсификации) в избирательной документации Бориса Годунова. Попытаемся исследовать этот вопрос со всей возможной тщательностью.

Сохранилось не одно, а два соборных постановления об утверждении Бориса в царском чине. На первом имеется дата — "июль 1598 г.", на втором — "1 августа 1598 г.". Если брать эти даты на веру, тогда неизбежным будет вывод, что обе "утвержденных грамоты" были составлены практически в одно и то же время. Однако тщательное сопоставление текста двух соборных постановлений порождает сомнения в правильности такого вывода. Во-первых, в грамотах не совпадают имена членов собора — "выборщиков", якобы утвердивших избрание Бориса Годунова на трон. Во-вторых, грамоты по-разному освещают ход избирательной борьбы.

Ранняя "утвержденная грамота" явно состоит из частей, составленных в разное время. Ее основная часть имеет традиционную концовку, включающую формулу о присяге членов собора на верность Годунову и формулу проклятия по адресу всех непослушных. Затем следует заключительная фраза: "А у сей утвержденной грамоты сидели..." (иначе говоря, эту грамоту обсуждали и утвердили в качестве соборного приговора). Ниже приведен список членов избирательного собора.

Со временем грамоту дополнили обширной припиской, имевшей совершенно такую же концовку, как и основной текст. Ее составители повторили формулу верности Борису и проклятия по адресу ослушников. Они же датировали грамоту, пометив, что она "уложена и написана бысть лета 7106 июля в ... день".

Можно предположить, что эта дата указывала на время составления приписки, а не основного текста.

К какому же времени относится основной текст приговора об избрании Бориса? В грамоте можно обнаружить самые точные данные на этот счет. Патриарх Иов, сказано в ней, 9 марта 1598 г. предложил собору составить грамоту об утверждении Бориса на царство:

"Да будет впредь неколебимо, как во утвержденной грамоте написано будет". 30 апреля Борис въехал в царский дворец, после чего "сию утвержденную грамоту, по мале времени написавши, принесоша к Иеву". Значит, утвержденная грамота была составлена в марте — начале мая 1598 г. В пользу этой даты говорит и то, что соборный приговор день за днем описывает избирательную кампанию с января до апреля, но полностью умалчивает о последующих событиях. Так обнаруживается первый подлог в избирательной документации Годунова. Вопреки точным указаниям начального текста, редакторы произвольно передвинули время ее составления с весны на июль, выставив эту дату в приписке к тексту грамоты.

Второй приговор об избрании Бориса помечен 1 августа. В отличие от первого он скреплен подписями не только церковников, но и всех светских чиновников, участвовавших в выборах. В. О. Ключевский первым заметил несоответствие между списками и подписями избирателей Годунова и попытался объяснить расхождение тем, что списки были составлены при созыве собора в феврале — марте, а подписи собраны при закрытии собора в августе. Гипотеза В. О. Ключевского кажется, однако, неубедительной.

Тщательная проверка списков и подписей избирателей позволяет установить иную дату составления грамоты. После коронации, в первых числах сентября, Борис пожаловал чинами многих знатных дворян, участвовавших в выборах. Основной факт состоит в том, что избирательная грамота Годунова отразила состав Боярской думы не на 1 августа 1598 г., а на январь 1599 г. Новые бояре и окольничие поименованы в грамоте с теми чинами, которые пожаловал им Годунов в конце 1598 г.

Новая датировка объясняет, почему далеко расходятся между собой списки церковного собора в двух утвержденных грамотах. Не две-три недели, а год разделял две редакции грамоты, и в этот период сменились настоятели ряда монастырей. Возникла даже новая епископская кафедра в Кореле, и она впервые названа в поздней редакции "утвержденной грамоты".

Факты позволяют обнаружить второй подлог в избирательных документах Годунова. Цели и мотивы этого подлога можно понять. Окружение нового царя ориентировалось на прецедент — избрание царя Федора. Земский собор "избрал" на трон слабоумного царского отпрыска ровно за месяц до его коронации. Годуновская канцелярия стремилась доказать, что и Борис короновался на царство через месяц после избрания на Земском соборе.

А теперь рассмотрим историю Земского собора 1598 г. по существу.

Царь Федор Иванович не оставил после себя завещания. Неясно, помешал ли ему правитель или по своему умственному убожеству он и сам не настаивал на необходимости "совершить" духовную. В ходе избирательной борьбы возникли различные версии насчет его последней воли. Носились слухи, будто Федор назвал в качестве преемника Романова, одного из своих братьев. Официальная версия, исходившая от Годуновых, была иной. Как значилось в утвержденной грамоте ранней редакции, Федор "учинил" после себя на троне жену Ирину, а Борису "приказал" царство и свою душу в придачу. Окончательная редакция той же грамоты гласила, что царь оставил "на государствах" супругу, а патриарха Иова и Бориса Годунова назначил душеприказчиками. Наиболее достоверные источники повествуют, что патриарх тщетно напоминал Федору о необходимости назвать имя преемника. Царь по обыкновению отмалчивался и ссылался на волю Божью. Будущее жены его тревожило больше, чем будущее трона. По словам очевидцев, Федор наказал Ирине "принять иноческий образ" и закончить жизнь в монастыре. Как видно, "благоуродивый" (юродивый) Федор действовал в полном соответствии с церковными предписаниями и стариной.

Каждый из родственников царя имел свою причину негодовать на его поведение. В итоге Федор умер в полном небрежении. Вскрытие гробницы показало, что покойника обрядили в скромный мирской кафтан, перепоясанный ремнем, и даже сосуд для миро ему положили не по-царски простой. "Освятованный" царь, проведший жизнь в постах и молитве, не сподобился обряда пострижения. А между тем в роду Калиты предсмертное пострижение стало своего рода традицией со времен Василия III и Ивана IV. Но с Федором начали обращаться, как с брошенной куклой, еще до того, как он испустил дух.

Борис отказался исполнить волю царя относительно пострижения вдовы-царицы и пытался закрепить за ней трон. Тотчас после кончины мужа Ирина издала закон о всеобщей и полной амнистии, повелев без промедления выпустить из тюрем всех опальных изменников, татей (воров), разбойников и прочих сидельцев.

Преданный Борису Иов разослал по всем епархиям приказ целовать крест царице. Обнародованный в церквах пространный текст присяги вызвал общее недоумение. Подданных заставляли принести клятву на верность патриарху Иову и православной вере, царице Ирине, правителю Борису и его детям. Под видом присяги церкви и царице правитель фактически потребовал присяги себе и своему наследнику. Он явно не рассчитал своих сил и вынужден был отступить.

Исполняя волю покойного государя, Ирина Годунова приняла пострижение и удалилась в Новодевичий монастырь.

Среди претендентов на трон современники называли Федора и Александра Никитичей Романовых, двоюродных братьев умершего царя. Несколько меньшими шансами обладал глава Боярской думы князь Федор Мстиславский, хотя в его жилах текла кровь литовских великих князей, и он был праправнуком Ивана III.

Борьба за власть расколола Боярскую думу. Романовы считали свои позиции столь прочными, что выступили с открытыми нападками на правителя. Бояре прибегли к клевете, чтобы восстановить против Бориса столичное население. Кто-то пустил слух, что царь Федор был отравлен по его приказу. Опасаясь за свою жизнь, Годунов перестал ездить в Боярскую думу и укрылся сначала на своем подворье, а затем в стенах хорошо укрепленного Новодевичьего монастыря.

Бегство Годунова из Кремля явилось свидетельством неудачи. Многие ожидали немедленной отставки Бориса с поста правителя.

17 февраля истекло время траура по Федору, и Москва тотчас же приступила к выборам нового царя. Патриарх созвал на своем подворье соборное совещание, принявшее решение об избрании на трон Бориса. На совете присутствовали бояре Годуновы, их родня Сабуровы и Вельяминовы, некоторые младшие чины думы. Противники правителя на собор приглашены не были.

В то время как сторонники Годунова заседали на подворье патриарха, руководство думы созвало свое особое совещание в Большом кремлевском дворце. Боярская дума была высшим государственным органом России, и только этот орган мог решить вопрос о престолонаследии. Но в думе царил раздор. Не только Мстиславский и Романов, но и другие великородные бояре метили на трон. Спорам не было конца. Наконец, бояре пришли к компромиссному решению. Лучший оратор думы дьяк Щелкалов вышел на Красное крыльцо и от имени бояр предложил народу принести присягу на имя думы. Попытка ввести в стране боярское правление, однако, не встретила поддержки в народе.

Раскол в верхах привел к тому, что вопрос о престолонаследии был перенесен из думных и патриарших палат на площадь. Противоборствующие партии пускали в ход всевозможные средства — от агитации до подкупа, стараясь заручиться поддержкой столичного населения.

Собор оказался более расторопным. 20 февраля патриарху удалось организовать шествие в Новодевичий монастырь. Борис благосклонно выслушал речи соборных чинов, но на все их "моления" отвечал отказом. Выйдя к толпе, правитель со слезами на глазах клялся, что и не мыслил посягнуть на "превысочайший царский чин". Мотивы отказа Годунова от короны нетрудно понять. Как видно, его смущала малочисленность толпы. А кроме того, он хотел покончить с клеветой насчет цареубийства. Чтобы вернее достичь этой цели, Борис распустил слух о своем скором пострижении в монахи. Настроения в столице стали меняться, на этот раз в пользу правителя.

Патриарх и члены собора постарались использовать наметившийся успех. По распоряжению патриарха столичные церкви открыли двери перед прихожанами с вечера 20 февраля до утра следующего дня. Расчет оказался правильным. Ночное богослужение привлекло множество народа. Наутро духовенство вынесло из храмов самые почитаемые иконы и со всей "святостью" двинулось крестным ходом в Новодевичий.

Выйдя к народу, Годунов обернул шею тканым платком и дал понять всем, что скорее удавится, чем согласится принять корону. Жест произвел большое впечатление на толпу. С еще большим усердием люди кричали: "Сжалься, государь Борис Федорович, будь нам царем-государем!". Их крики огласили все Новодевичье поле. Притворно продолжая упорствовать, правитель покинул церковную паперть и скрылся в келье сестры. Тогда некий мальчик, подсаженный взрослыми, взобрался на стену между зубцами напротив домика царицы и принялся кричать: "Пусть царица разрешит брату быть царем!".

Расчетливо выждав момент, Борис вышел наконец из кельи и великодушно объявил о своем согласии принять корону. Не теряя времени, патриарх повел правителя в ближайший монастырский собор и нарек его на царство.

30 апреля 1598 года Годунов окончательно вернулся в столицу. За Неглинной его ждали духовенство и народ. Борис отстоял службу в Успенском соборе, затем прошел в царские палаты и там сел "на царском своем престоле". Дьяки поспешили завершить работу над утвержденной грамотой о соборном избрании Бориса на трон. В текст грамоты была включена вся прогодуновская документация, составленная в ходе деятельности избирательного собора. По приказу Иова грамоту зачитали членам 'священного собора, которые вслед за тем поставили на ней свои подписи. Для того чтобы документ получил силу закона, его должны были скрепить подписями члены высшего государственного органа — Боярской думы. Однако позиция, занятая думой, весьма мало благоприятствовала осуществлению замыслов Бориса и Иова.

Переезд Годунова в царские апартаменты положил конец разногласиям в стане оппозиции. Бояре начали понимать, что им не удастся остановить Годунова, если они не примут немедленных мер. Выступление боярской оппозиции возглавил Богдан Вольский. Знаменитый временщик Грозного обладал огромным опытом по части политических интриг, и ему удалось добиться бесспорного успеха. Как доносили из России литовские разведчики, в апреле "некоторые князья и думные бояре, особенно же князь Бельский во главе их и Федор Никитич со своим братом и немало других, однако не все, стали советоваться между собой, не желая признать Годунова великим князем, а хотели выбрать некоего Симеона". Как видно, Вольскому удалось примирить претендентов на трон и уговорить их действовать сообща.

Крещеный татарский хан Симеон по прихоти Грозного занимал некогда московский трон, а затем стал великим князем Тверским. "Царская" кровь и благословение царя Ивана IV давали Симеону большие преимущества перед худородным Борисом. Симеон понадобился боярам, чтобы воспрепятствовать коронации Бориса. Их цель по-прежнему сводилась к тому, чтобы ввести боярское правление, на этот раз посредством подставного лица.

Борис не осмелился возражать Боярской думе, но постарался помешать ее деятельности под предлогом опасности татарского вторжения. 1 апреля Разрядный приказ объявил, что Крымская орда движется на Русь. Легко догадаться, кому понадобился ложный слух. В обстановке военной тревоги правителю нетрудно было разыграть роль спасителя отечества и добиться послушания от бояр.

Годунов объявил, что лично возглавит поход на татар. К началу мая полки были собраны, а бояре поставлены перед выбором. Им предстояло либо занять высшие командные посты в армии, либо отказаться от участия в обороне границ и навлечь на себя обвинение в измене. В такой ситуации руководство Боярской думы предпочло на время подчиниться.

Отдав приказ о соборе под Москвой всего дворянского ополчения, Годунов в начале мая выехал к полкам в Серпухов. Правителю не пришлось отражать неприятельского нашествия, тем не менее он пробыл на Оке два месяца. При нем находились вызванные из Москвы архитекторы и строители. Они воздвигли под Серпуховом целый город из белоснежных шатров с невиданными башнями и воротами. В этом городе Борис устроил поистине царский пир по случаю благополучного окончания своего предприятия.

В июле патриаршая канцелярия обновила утвержденную грамоту об избрании Бориса на трон. В ее тексте появились новые подписи духовных лиц. Однако и на этот раз Борис не решился передать документ на подпись в думу. В конце концов он предпочел ограничиться церемонией присяги.

Серпуховский поход смел последние преграды на пути к общей присяге. Вековой обычай предписывал проводить присягу в зале заседаний высшего государственного органа — Боярской думы. Церемонией могли руководить только старшие бояре. Дума цепко держалась за старину. Но Борис не посчитался с традицией и велел целовать себе крест не в думе, где у него было слишком много противников, а в церкви, где распоряжался преданный ему патриарх Иов. Текст летней присяги состоял из пространного перечня обязанностей подданных по отношению к "богоизбранному" царю. Подданные обещали "не думать, не дружить, не ссылаться с царем Симеоном" и немедленно выдать Борису всех, кто хочет "посадить Симеона на Московском государстве". В этом пункте заключался главный политический смысл присяги. Ловким ходом Годунов разрушил планы оппозиции, замышлявшей передать трон "царю" Симеону.

В сентябре Годунов венчался на царство в Успенском соборе в Кремле. Патриарх Иов возложил на его голову шапку Мономаха. Боярин Мстиславский осыпал его золотыми монетами в дверях церкви. Новый "помазанник Божий" нарушил торжественную церемонию речью, не предусмотренной ритуалом. "Отец мой, великий патриарх! — воскликнул он посреди литургии. — Бог тому свидетель, не будет отныне в моем царстве нищих и бедных". Сжимая ворот расшитой рубахи и ударяя себя в грудь, Борис промолвил, что поделится со всеми последней сорочкой.

Новый государь дал пир на всю Москву, продолжавшийся двенадцать дней. За праздничным столом кормили всех, от мала до велика. В Кремле для народа были выставлены большие чаны со сладким медом и пивом. Служилые люди по всей стране вновь получили денежное жалованье. Многим знатным дворянам царь пожаловал высшие боярские и думные чины. В числе удостоенных особых милостей были Романовы и Бельский. Бояре получили гарантии против возобновления казней. Государь дал тайный (не бывший ни для кого секретом) обет не проливать крови в течение пяти лет. Казна на два года освободила от торговых пошлин столичных купцов, в особенности тех, которые вели крупную торговлю. Народ получил освобождение от годовой подати. Вдовам и сиротам роздали милостыню, платье и припасы.

Однако положение Годунова оставалось достаточно шатким и после коронации. За рубежом то и дело распространялись слухи о том, что царь Борис убит своими подданными. Вести оказывались недостоверными, но в них слышался отзвук продолжавшихся раздоров между Годуновым и враждебной ему группировкой бояр.

Через полгода после коронации правительство созвало в столице новый Земский собор. На нем присутствовали в полном составе вся Боярская дума, многие дьяки и приказные люди, дворянство, стрелецкие головы, богатые столичные купцы, посадские старосты столицы и даже несколько нечиновных помещиков, представлявших провинцию. Вся функция последнего собора свелась к тому, что его члены заслушали и подписали документ, закрепивший избрание Бориса Годунова и его наследников на трон.

Годунов поклялся, что в его царстве не будет нищих, но не смог выполнить своих обещаний.

В начале XVII в. на Россию обрушились стихийные бедствия, а затем началась гражданская война. В 1601 — 1603 годах страшный голод охватил всю страну. Два года подряд дожди и ранние морозы начисто истребляли все крестьянские посевы. Население быстро исчерпало имевшиеся у него запасы хлеба. Чтобы заглушить муки голода, люди ели лебеду и липовую кору. Смерть косила народ по всей стране. Современники считали, что за три года "вымерла треть царства Московского".

В литературе прочно утвердилась гипотеза, согласно которой в 1603 году в России произошел взрыв классовой борьбы и началась первая Крестьянская война. На какие факты опирается эта гипотеза? В 1602 — 1603 гг. власти отправили более двух десятков дворян на борьбу с разбойниками в города Владимир, Рязань, Вязьму, Можайск, Коломну и др. Самый большой отряд разбойников во главе с предводителем Хлопком был разбит в окрестностях Москвы осенью 1603 г. Предполагалось, что "восстание Хлопка" одновременно охватило огромное пространство в центре России и правительству с трудом удалось подавить движение крестьян и холопов, перераставшее в Крестьянскую войну, которая угрожала основам феодального строя. Однако такое представление не находит опоры в источниках. Современники четко указывали на то, что шайки разбойников возглавляли холопы. Никаких доказательств массового участия крестьян в разбое в источниках нет. Во-вторых, дворян посылали для поимки разбойников на короткое время и в разные сроки — за год, за полгода до появления Хлопка. Представление о мощном восстании, одновременно охватившем весь Центр, не более чем мираж.

Когда в России начался голод, Борис открыл царские житницы и стал раздавать голодающим хлеб. Множество крестьян хлынуло в столицу, надеясь на царскую милостыню. Столичные запасы были быстро израсходованы, и тогда Годунов велел разыскивать запасы хлеба по всей стране и везти их в Москву. Однако на дорогах появились многочисленные шайки разбойников, грабившие царские обозы. Попытки очистить главнейшие дороги от грабителей и обеспечить беспрепятственную доставку продовольствия в Москву в 1602 — 1603 гг. не дали результатов. "Движение" разбойников вовсе не было началом Крестьянской войны. Действия мнимых борцов с феодальным гнетом привели к тому, что в Москве погибло 120 тыс. людей. Захватывая обозы с продовольствием, разбойники обрекали на голодную смерть городскую бедноту и беженцев-крестьян, собравшихся в столицу из окрестных уездов.

В годы голода Годунов дважды, в 1601 и 1602 гг., издавал указы о временном возобновлении выхода крестьян в Юрьев день. Таким путем он желал разрядить недовольство народа. Однако действие указа не распространялось на владения бояр и церкви, а также на столичный уезд. Указ Годунова вызвал негодование провинциальных детей боярских помещиков, не желавших подчиниться воле царя и силой удерживавших своих крестьян. Считаясь с волей землевладельцев, Борис отказался возобновить Юрьев день в 1603 г.

Социальная ломка, связанная с утверждением крепостного права, болезненно отозвалась на положении народа и стала одной из существенных причин Смуты начала XVII в.

Крепостничество не могло окончательно восторжествовать в центре, пока существовали вольные окраины, служившие прибежищем для беглого населения. На протяжении нескольких десятилетий правительство добивалось подчинения казачьих земель, строя остроги на Дону, Северном Донце, Волге, Тереке и Яике. Казаки всеми силами противились властям. Они отказывались выдавать им беглых людей, не принимали воевод в свои городки, не давали проводить перепись их земель. Когда появился самозваный Лжедмитрий I, вольные казаки выступили на его стороне. Борису Годунову пришлось расплачиваться за политику подчинения вольных казачьих окраин.

Важнейшей предпосылкой гражданской войны явился кризис дворянского сословия. Государство смогло ввести принцип обязательной службы с земли лишь после того, как обязалось обеспечить поместьями всех членов дворянского сословия. Но выполнить свое обязательство оно не смогло. К началу XVII в. большинство детей боярских владели поместьями, которые были значительно меньше положенных им поместных окладов. Владельцы измельчавших поместий испытали последствия голода 1601 — 1603 гг. в той же мере, что и крестьяне.

В начале XVI в. помещики были хорошо обеспечены землей и несли службу в тяжеловооруженной коннице ("полковая служба"). На исходе столетия в России появился новый социальный персонаж — пеший сын боярский с пищалью (ружьем). Ружье было традиционным оружием стрельцов, но не дворян. Отказ от рыцарского вооружения и переход в пехоту означали для измельчавших помещиков нечто большее, чем смену оружия или рода войск. Их принадлежность к привилегированным сословиям приобретала все более формальный характер. В большом числе пешие дети боярские несли службу в гарнизонах южных крепостей. В 1604 г. Орловский уезд мог выставить в поле 287 детей боярских с пищалью и всего 129 детей боярских полковой службы.

Московские власти искали новые земли, чтобы пополнить поместный фонд и найти выход из кризиса. Они начали спешно насаждать поместную систему на вновь присоединенных степных окраинах от Воронежа до Белгорода. Казацкая колонизация степи ("дикого поля") опережала правительственную. Испытывая острый недостаток в воинских людях, правительство стало предоставлять казакам земельное обеспечение и привлекать их для охраны южных границ.

"Дикое поле" издавна служило пастбищем для кочевников. Распаханных земель там было совсем немного, крестьянское население оставалось крайне малочисленным. По этой причине дворяне неохотно переселялись из центральных уездов в черноземную полосу. Не имея возможности набрать необходимое число детей боярских, власти стали раздавать поместья казакам, крестьянским детям и пр. Получив имение, наполовину состоявшее из нераспаханного "дикого поля", степные помещики сплошь и рядом должны были обрабатывать землю собственным трудом. Имея низшие поместные оклады, такие помещики нередко служили "с пищалью без денег", не получая никакого жалованья. В степных городах Курске и Ельце мелкопоместных детей боярских привлекали к отбыванию барщинных повинностей на государевой пашне.

Насаждая поместье на вновь присоединенных территориях, власти рассчитывали создать для себя прочную опору на юге России. Однако их поспешные действия привели к обратным результатам. Южные уезды стали своего рода пороховой бочкой. Мятеж в южных гарнизонах послужил толчком к гражданской войне.

В состав дворянского ополчения входили помимо детей боярских их слуги-холопы. Дворян в ополчении было значительно меньше, чем холопов. По случаю ожидавшегося нашествия крымских татар в 1601 г. Годунов приказал, чтобы дворяне выставили в поле не по одному, а по два холопа "с поместий и с вотчин сполна — со ста четвертей по человеку по конному да по человеку пешему с пищалями". Изменение норм службы с земли неизбежно вело к снижению удельного веса дворян в ополчении. Холопов стали вооружать не только холодным, но и огнестрельным оружием, что превратило их в серьезную военную силу. В годы великого голода господа не желали или не могли прокормить своих военных слуг. Оставшись без средств к существованию, холопы шли на разбой или бежали на вольные степные окраины и становились казаками. Фактически поместное ополчение распалось. Во всяком случае, оно утратило значение надежной опоры монархии.

Главной причиной Смуты явилась не классовая борьба, а раскол, поразивший дворянство и вооруженные силы государства в целом. Годуновская династия пала после того, как против нее выступили гарнизоны южных крепостей, произошел мятеж в дворянском ополчении и в столице.

Гражданская война в России началась в 1604 г. в результате вторжения в пределы государства Лжедмитрия I.

История самозванца, принявшего имя царевича Дмитрия, принадлежит к числу самых драматических эпизодов того времени.

Избрание Бориса не положило конец боярским интригам. Сначала знать пыталась противопоставить Годунову хана Симеона, позже — самозваного Дмитрия. Полузабытого царевича вспомнили на другой день после кончины царя Федора. Одни толковали, будто Дмитрий жив и прислал им письмо, другие — будто Борис велел убить Дмитрия, а потом стал держать при себе его двойника с таким расчетом: если самому не удастся овладеть троном, он выдвинет лжецаревича, чтобы забрать корону его руками. Небылицы сочиняли враги Годунова. Они старательно чернили нового царя, а его противников, бояр Романовых, превозносили. Передавали, что старший из братьев Романовых открыто обвинил Бориса в убийстве двух сыновей Грозного и пытался собственноручно покарать злодея.

Всем этим толкам невозможно верить. Слишком много в них несообразностей. Но они помогают установить, кто оживил призрак Дмитрия. То были круги, близкие к Романовым.

После коронации Бориса рассказы о самозванце заглохли сами собой. Но вскоре царь тяжело заболел. Борьба за трон казалась неизбежной, и призрак Дмитрия воскрес вторично. В 1603 г. таинственная и неуловимая тень обрела плоть: в пределах Польско-Литовского государства появился человек, назвавшийся именем погибшего царевича.

В России объявили, что под личиной Дмитрия скрывается беглый чернец Чудова монастыря Гришка Отрепьев. Может быть, московские власти произнесли первое попавшееся имя? Нет, это не так. Поначалу они называли самозванца "безвестным вором" и "баламутом" и, лишь проведя тщательное расследование, установили его имя. Доказать тождество Гришки и лжецаревича с полной неопровержимостью власти, конечно, не могли. Но они собрали подробные сведения о похождениях реального Отрепьева, опираясь на показания его матери, дяди и прочих родственников-галичан. Мелкий галицкий дворянин Юрий Богданович Отрепьев, в монашестве инок Григорий, постригся в одном из русских монастырей, после чего сбежал в Литву.

Свою первую версию русские власти адресовали польскому двору. Полякам заявили буквально следующее: "Юшка Отрепьев, як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью и бражничал и бегал от отца многажда и, заворовався, постригсе у черницы". Автором назидательной новеллы о беспутном дворянском сынке был, по-видимому, его дядя Смирной Отрепьев, ездивший в Польшу.

В послании венскому двору Борис писал по поводу беглого монаха: Юшка Отрепьев "был в холопах у дворянина нашего, у Михаила Романова, и, будучи у нево, учал воровата, и Михаиле за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырех, а назвали его в чернцах Григорием". В Вене московские дипломаты впервые назвали покровителя самозванца. Правда, связав воедино имена Отрепьева и Романова, дипломаты тут же попытались рассеять подозрение, будто авантюриста выдвинула влиятельная боярская партия.

Разъяснения за рубежом были сделаны в то время, когда в самой России имя самозванца находилось под запретом. Все толки о чудесно спасшемся царевиче беспощадно пресекались. Но когда Лжедмитрий вторгся в страну, молчать стало невозможно. Враг оказался значительно опаснее, чем думали в Москве, и, хотя он терпел поражение в открытом бою, никакая сила не могла изгнать его за пределы государства.

Попытки представить Отрепьева юным негодяем, которого пьянство и воровство довели до монастыря, больше никого не могли убедить. Измышления дипломатов рушились сами собой. Тогда-то за обличение еретика взялась церковь. Патриарх объявил народу, что Отрепьев "жил у "Романовых во дворе и заворовался, от смертные казни постригся в чернцы и был по многим монастырям", служил на патриаршем дворе, а потом сбежал в Литву. Чтобы уяснить себе, как современники восприняли откровения патриарха, надо знать, что в старину воровством называли чаще всего неповиновение властям, измену и прочие политические преступления. Дипломатические документы называли в качестве причин пострижения Гришки пьянство и воровство. Из патриаршей же грамоты следовало, что он постригся из-за преступлений, совершенных на службе у Романовых.

После гибели Годуновых и смерти Лжедмитрия I царь Василий Шуйский, вождь заговора против самозванца, нарядил новое следствие по делу Отрепьева. Он огласил историю Гришки с большими подробностями, чем Борис. В частности, Шуйский сообщил полякам, что Юшка Отрепьев "был в холопех у бояр Микитиных, детей Романовича, и у князя Бориса Черкаскова и, заворовався, постригся в чернцы".

Дело об "измене" Романовых и Черкасских было самым крупным политическим процессом времен Годунова. Розыск начался по доносу дворянина Бартенева, служившего казначеем у Александра Романова. Бартенев донес, что Романовы хранят у себя в казне волшебные коренья, намереваясь "испортить" (умертвить колдовством) царскую семью. Подлинные документы о ссылке Романовых подтверждают сведения о том, что они стали жертвами "колдовского" процесса. Приставы (стража) говорили Романовым, закованным в железа: "Вы, злодеи-изменники, хотели царство достать ведовством (волшебством) и кореньем". Из дневника польского посольства следует, что отряд царских стрельцов совершил вооруженное нападение на подворье Романовых 26 октября 1600 г. Братья Романовы были арестованы. Боярская комиссия во главе с Салтыковым произвела обыск на захваченном подворье и обнаружила коренья. Найденные улики были доставлены на патриарший двор, где собрались дума и высшее духовенство. Суд признал Романовых виновными в покушении на жизнь царя и государственной измене. Наказанием за такое преступление могла быть только смертная казнь. Борис долго колебался, не зная, как поступить с Романовыми. В конце концов Федор Никитич Романов был насильственно пострижен в монахи под именем Филарета, а его братья Александр, Михаил, Василий, Иван и зятья князья Черкасские и Сицкие отправлены в ссылку.

Причиной расправы с Романовыми и Черкасскими явился не столько "боярский заговор", сколько болезнь царя Бориса. Один из современников Бориса заметил, что тот царствовал шесть лет, "не царствуя, а всегда болезнуя". К осени состояние здоровья Годунова резко ухудшилось. В Москве ждали его кончины со дня на день. В столице поднялась тревога. Тогда Борис распорядился отнести себя на носилках из дворца в Успенский собор, чтобы покончить со слухами о своей кончине. Романовы поспешили вызвать в Москву многочисленную вооруженную свиту. Они надеялись на то, что вскоре вновь смогут вступить в борьбу за обладание короной. Малолетний наследник Бориса царевич Федор имел совсем мало шансов удержать трон после смерти отца. Новая династия не укоренилась, и у больного самодержца оставалось единственное средство ее спасения: он постарался избавиться от претендентов на трон и отдал приказ о штурме романовского подворья.

При Романовых была сочинена романтическая история о том, что юный Отрепьев принял постриг под влиянием душеспасительной беседы с вятским игуменом, случайно встреченным им в Москве. На самом деле не случайная встреча, а служба у бояр Романовых привела Юрия Отрепьева в монастырь. Ему грозила смерть за участие в "боярском заговоре". Александр, Михаил и Василий Романовы, а также Борис Черкасский погибли в ссылке. Отрепьев счастливо избежал их участи, укрывшись в монастыре. При Шуйском власти установили, что Гришка определенно побывал в двух провинциальных монастырях — в Суздале и Галиче, а потом "был он в Чюдове монастыре в дияконех з год".

Произведем теперь несложный арифметический подсчет. Отрепьев бежал за рубеж в феврале 1602 г., провел в Чудове монастыре примерно год, т.е. поступил в него в самом начале 1601 г., а надел куколь незадолго до этого, значит, он постригся в 1600 г. Цепь доказательств замкнулась. В самом деле, Борис разгромил бояр Романовых и Черкасских как раз в 1600 г. Версия, согласно которой пострижение Отрепьева было непосредственно связано с крушением романовского круга, получает надежное подтверждение. И вот еще одно красноречивое совпадение: именно в 1600 г. по всей России распространилась молва о чудесном спасении царевича Дмитрия, которая, вероятно, и подсказала Отрепьеву его роль.

Юшке Отрепьеву угрожала опала. Патриарх говорил, что он спасся в монастыре "от смертные казни". Борис выражался еще определеннее: боярского слугу ждала виселица! Страх перед виселицей привел Отрепьева в монастырь. Двадцатилетнему дворянину, полному надежд, сил и энергии, пришлось покинуть свет, забыть мирское имя. Отныне он стал смиренным чернецом Григорием.

В Чудове монастыре способный инок быстро сделал карьеру. "Живучи-де в Чудове монастыре у архимандрита Пафнотия в келии, — рассказывал он знакомым монахам, — да сложил похвалу московским чудотворцам Петру, и Алексею, и Ионе". После этого Пафнутий произвел его в дьяконы. Роль келейника влиятельного чудовского архимандрита могла удовлетворить любого, но не Отрепьева. Покинув архимандричью келью, чернец переселился на патриарший двор. Своим приятелям чернец говорил так: "Патриарх-де, видя мое досужество, и учал на царскую думу вверх с собою меня имати, и в славу-де вшел великую". Заявление Отрепьева насчет его великой славы нельзя считать простым хвастовством.

Потерпев катастрофу на службе у Романовых, Отрепьев поразительно быстро приспособился к новым условиям жизни. Случайно попав в монашескую среду, он преуспел в ней. Юному честолюбцу помогли выдвинуться не подвиги аскетизма, а необыкновенная восприимчивость натуры. В течение месяца Григорий усваивал то, на что другие тратили жизнь. Церковники сразу оценили живой ум и литературные способности Отрепьева. Но было в этом юноше и еще что-то, что притягивало и подчиняло других людей.

Розыск о похождениях Григория Отрепьева в пределах России не потребовал от московских властей больших усилий. Зато расследование его деятельности за рубежом сразу натолкнулось на непреодолимые трудности. Лишь через два года власти заполучили в свои руки "Извет" — сочинение монаха Варлаама, бежавшего вместе с Отрепьевым в Литву.

Старец Варлаам оказался сущим кладом для московских судей, расследовавших жизнь и приключения Гришки Отрепьева. Стремясь снять с себя подозрения в пособничестве Отрепьеву, Варлаам одновременно старался возможно более точно изложить факты, касавшиеся "исхода" трех бродячих монахов в Литву. Беглецы миновали рубеж без всяких приключений. Сначала монахи, как о том повествует Варлаам, провели три недели в Печерском монастыре в Киеве, а потом перешли во владения князя Константина Острожского, в Острог.

Показания Варлаама относительно пребывания беглецов в Остроге летом 1602 г. подтверждаются неоспоримыми доказательствами. В свое время А. Добротворский обнаружил в книгохранилище Загоровского монастыря на Волыни книгу, отпечатанную в Остроге в 1594 г., с надписью: "Лета от сотворения миру 7110-го (1602 г. — Р.С.), месяца августа в 14-й день, сию книгу Великого Василия дал нам Григорию з братею, с Варлаамом да Мисаилом, Константин Константинович, нареченный во светом крещении Василей, Божиею милостию пресветлое княже Острожское, воевода Киевский". Как видно, Отрепьев, проведя лето в Остроге, успел снискать расположение магната и получил от него щедрый подарок.

Неизвестная рука сделала в книге Василия Великого дополнение к дарственной надписи. Над словом "Григорию" кто-то вывел слова "царевичю московскому". Автором новой подписи мог быть либо один из трех владельцев книги, либо кто-то из их единомышленников, уверовавших в "царевича".

Поправка к дарственной надписи замечательна не сама по себе, а всего лишь как подтверждение показаний Варлаама.

Для проверки "Извета" Варлаама П. Пирлинг впервые привлек один любопытный источник — исповедь самозванца. Когда Адам Вишневецкий известил короля о появлении московского "царевича", тот затребовал подробные объяснения. И князь Адам записал рассказ самозванца о его чудесном спасении.

"Интервью" претендента производит самое странное впечатление. Самозванец довольно подробно повествует о тайнах московского двора, но тут же начинает неискусно фантазировать, едва переходит к изложению обстоятельств своего чудесного спасения. По словам Дмитрия, его спас некий воспитатель, который, узнав о планах жестокого убийства, подменил царевича мальчиком того же возраста. Несчастный мальчик и был зарезан в постельке царевича. Мать-царица, прибежав в спальню и глядя на убитого, лицо которого стало свинцово-серым, не распознала подлога.

В момент, когда решалась его судьба, самозванцу надо было выложить все аргументы, но "Дмитрий" не сумел привести ни одного серьезного доказательства своего царственного происхождения.

"Царевич" избегал называть точные факты и имена, которые могли быть опровергнуты в результате проверки. Он признался, что его чудесное спасение осталось тайной для всех, включая мать, томившуюся в монастыре в России.

Знакомство с рассказом "Дмитрия" обнаруживает тот поразительный факт, что он явился в Литву, не имея обдуманной и достаточно правдоподобной легенды. Это значит, что бояре Романовы непосредственного участия в подготовке самозванца не принимали. Им жизнь двора была известна в деталях. Неосведомленность царевица насчет этих деталей очевидна. Некий монах, по собственному признанию претендента, "вызнал" в нем царевича по нраву и героической осанке. Монахом этим был, по-видимому, инок Варлаам, бежавший вместе с Отрепьвым в Литву. О Варлааме известно, что он был вхож в дом бояр Шуйских. Самозванческая интрига родилась в кремлевском Чудовом монастыре. Кто стоял за спиной иноков из патриаршего монастыря, установить не удается.

Новоявленный "царевич" жил в Литве у всех на виду, и любое его слово было легко тут же проверить. Если бы "Дмитрий" попытался скрыть известные всем факты, он прослыл бы явным обманщиком. Так, все знали, что московит явился в Литву в рясе. О своем пострижении "царевич" рассказал следующее. Перед смертью воспитатель вверил спасенного им мальчика попечению некоей дворянской семьи. "Верный друг" держал воспитанника в своем доме, но перед кончиной посоветовал ему, чтобы избежать опасности, войти в обитель и вести жизнь монашескую. Юноша так и сделал. Он обошел многие монастыри Московии, и наконец один монах опознал в нем царевича. Тогда "Дмитрий" решил бежать в Польшу.

История самозванца напоминает, как две капли воды, историю Григория Отрепьева в московский период его жизни. Вспомним, что Гришка воспитывался в дворянской семье и обошел Московию в монашеском платье.

Описывая свои литовские скитания, "царевич" упомянул о пребывании у Острожского, переходе к Габриэлю Хойскому в Гощу, а потом в Брачин, к Вишневецкому. Там, в имении Вишневецкого в 1603 г. и был записан его рассказ. Замечательно, что спутник Отрепьева Варлаам называет те же самые места и даты: в 1603 г. Гришка "очютился" в Брачине, у Вишневецкого, а до того был в Остроге и Гоще. П.Пирлинг, впервые обнаруживший это замечательное совпадение, увидел в нем бесспорное доказательство тождества личности Отрепьева и Лжедмитрия I.

В самом деле, поскольку в рассказах самозванца и Варлаама одинаково переданы обстоятельства места и времени, возможность случайного совпадения исключается. Варлаам не мог знать секретный доклад Вишневецкого королю, а самозванец не мог предвидеть того, что напишет Варлаам после его смерти.

Помимо исповеди "Дмитрия", важный материал для суждения о личности самозванца дают его автографы. Двое ученых, И. А. Бодуэн де Куртенэ и С. Л. Пташицкий, подвергли палеографическому анализу письмо "царевича" к папе и установили парадоксальный факт. "Дмитрий" владел изысканным литературным слогом, но при этом допускал грубейшие ошибки. Вывод напрашивается сам собой: самозванец лишь переписал письмо, сочиненное для него иезуитами. Графологический анализ письма показал, что Лжедмитрий был великороссом, плохо знавшим польский язык. По-русски же он писал свободно. Более того, его почерк отличался изяществом и имел характерные особенности, присущие школе письма московских приказных канцелярий. Это еще одно совпадение, подтверждающее тождество Лжедмитрия и Отрепьева. Мы помним, что почерк Отрепьева был весьма хорош, и потому сам патриарх взял его к себе для "книжного письма". На Руси грамотность никого не удивляла, но каллиграфы попадались среди грамотеев чрезвычайно редко. С точки зрения удостоверения личности, изящный почерк в те времена имел исключительное значение.

Будучи иноком поневоле, Отрепьев тяготился затворнической жизнью. И в самозванце многое выдавало бывшего невольного монаха. Беседуя с иезуитами, "Дмитрий" не мог скрыть злости и раздражения, едва заходила речь о монахах.

Анализируя биографическую информацию об Отрепьеве и самозваном царевиче, мы замечаем, что она совпадает по многим важным пунктам. След реального Отрепьева теряется на пути от литовского кордона до Острога — Гощи — Брачина. И на том же самом пути в то же самое время обнаруживаются первые следы Лжедмитрия I. На названном строго очерченном отрезке пути и произошла метаморфоза — превращение бродячего монаха в царевича. Свидетелей этой метаморфозы было достаточно.

Варлаам наивно уверял, будто расстался с Гришкой до того, как последний назвался царевичем. Он сообщил, что Отрепьев учился в Гоще у протестантов и зимовал там у князя Януша Острожского. Князь Януш подтвердил все это собственноручным письмом, В 1604 г. он писал, что знал "Дмитрия" несколько лет, что тот жил довольно долго в монастыре его отца, в Дермане, а потом пристал к анабаптистам (очевидно, гощинским). Письмо уличает Варлаама во лжи. Оказывается, и в Гоще, и еще раньше, в Дермане, князь Януш знал Отрепьева только под именем царевича Дмитрия.

По-видимому, Отрепьев уже в Киево-Печерском монастыре пытался выдать себя за царевича Дмитрия. В книгах Разрядного приказа находим любопытную запись о том, как Отрепьев разболелся "до умертвия" и открылся печерскому игумену, сказав, что он царевич Дмитрий. "А ходит бутто в ыскусе, не пострижен, избегаючи, укрываясь от царя Бориса...". Печерский игумен, по словам Варлаама, указал Отрепьеву и его спутникам на дверь. "Четыре-де вас пришло, — сказал он, — четверо и подите".

Кажется, Отрепьев не раз пускал в ход один и тот же неловкий трюк. Он прикидывался больным не только в Печерском монастыре. По русским летописям, Григорий "разболелся" и в имении Вишневецкого. На исповеди он открыл священнику свое "царское происхождение". Впрочем, в докладе Вишневецкого королю никаких намеков на этот эпизод нет. Так или иначе, попытки авантюриста найти поддержку у православного духовенства в Литве потерпели полную неудачу. В Киево-Печерском монастыре ему не поверили. В Остроге и Гоще не признали. Самозванец не любил вспоминать это время. На исповеди у Вишневецкого "царевич" сообщил кратко и неопределенно, будто бежал к Острожскому и Хойскому и "молча там находился".

Совсем по-другому излагали дело иезуиты. Они утверждали, что претендент обращался за помощью к Острожскому, но тот будто бы велел гайдукам вытолкать самозванца за ворота. Сбросив монашеское платье, "царевич" лишился верного куска хлеба и, по словам иезуитов, стал прислуживать на кухне у пана Хойского. Никогда еще сын московского дворянина не опускался так низко, до положения кухонного мужика. Растеряв разом всех своих прежних покровителей, Григорий, однако, не пал духом. Тяжелые удары судьбы могли сломить кого угодно, только не Отрепьева.

"Расстрига" очень скоро нашел новых покровителей, и весьма могущественных, в среде польских и литовских магнатов. Первым из них был Адам Вишневецкий. Он снабдил Отрепьева приличным платьем, велел возить его в карете в сопровождении своих гайдуков. Авантюрой магната заинтересовались король и первые сановники государства, в их числе Лев Сапега. На службе у канцлера подвизался некий холоп Петрушка, московский беглец, по происхождению лифляндец, попавший в Москву в годовалом возрасте как пленник. Тайно потворствуя интриге, Сапега объявил, что его слуга, которого теперь стали величать Юрием Петровским, хорошо знал царевича Дмитрия по Угличу. При встрече с самозванцем Петрушка, однако, не нашелся, что сказать. Тогда Отрепьев, спасая дело, сам "узнал" бывшего слугу и с большой уверенностью стал расспрашивать его. Тут холоп также признал "царевича" по характерным приметам: бородавке около носа и неравной длине рук. Как видно, приметы Отрепьева сообщили холопу заранее те, кто подготовил инсценировку. Сапега оказал самозванцу неоценимую услугу. Одновременно ему стал открыто покровительствовать Юрий Мнишек. Один из холопов Мнишека также "узнал" в Отрепьеве царевича Дмитрия.

Таковы были главные лица, подтвердившие в Литве "царское происхождение" Отрепьева. К ним присоединились московские изменники, братья Хрипуновы. Эти дворяне бежали в Литву в первой половине 1603 г. Варлаам очертил весь круг лиц, "вызнавших царевича" за рубежом. Он забыл упомянуть лишь о двух первых сподвижниках авантюриста — о себе и Мисаиле.

Едва ли могли убедить кого-нибудь наивные сказки претендента и речи собравшихся вокруг него свидетелей. Во всяком случае Вишневецкий и Мнишек не сомневались в том, что имеют дело с неловким обманщиком. Поворот в карьере авантюриста наступил лишь после того, как за его спиной появилась некая реальная сила.

Отрепьев с самого начала обратил свои взоры в сторону запорожцев. Этот факт засвидетельствован многими. Ярославец Степан, державший иконную лавку в Киеве, показал, что к нему захаживали казаки и с ними Гришка, который был еще в монашеском платье. У черкас (казаков) днепровских в полку видел Отрепьева, но уже "розстрижена", старец Венедикт: Гришка ел с казаками мясо (очевидно, дело было в пост, что и вызвало осуждение старца) и "назывался царевичем Дмитрием".

Поездка в Запорожье связана была с таинственным исчезновением Отрепьева из Гощи. Перезимовав в Гоще, Отрепьев, как писал Варлаам, с наступлением весны "из Гощеи пропал безвестно". Замечательно, что расстрига общался как с гощинскими, так и с запорожскими протестантами. В Сечи его с честью приняли в роте старшины Герасима Евангелика.

В Запорожье в 1603 г. началось формирование повстанческой армии, которая позже приняла участие в московском походе самозванца. Казаки энергично закупали оружие, вербовали охотников. Обеспокоенный размахом военных приготовлений в Сечи, король 12 декабря 1603 г. особым указом запретил продажу оружия казакам. Но казаки не обратили внимания на грозный манифест.

К новоявленному "царевичу" явились гонцы с Дона. Донское войско готово было идти на Москву. Крепостническое государство пожинало плоды собственной политики притеснения вольного казачества. Самозванец послал на Дон свой штандарт — красное знамя с черным орлом. Его гонцы выработали затем "союзный договор" с казачьим войском.

В то время как окраины глухо волновались, в сердце России появились многочисленные разбойничьи шайки. Династия Годуновых оказалась в трудном положении. Отрепьев чутьем уловил, какие огромные возможности открывает перед ним сложившаяся ситуация.

Трехлетний голод и разруха ввергли страну в состояние апатии. Боеспособность дворянского ополчения упала. Русское государство вступило в полосу военных неудач. Царь Борис пытался упрочить позиции России на Северном Кавказе и направил туда одного из своих лучших воевод Ивана Бутурлина. Но после первых успехов семитысячная русская рать была поголовно истреблена черкесами и турками.

Перемирие с Польшей 1600 г. не обеспечило стране безопасности западных окраин. Король Сигизмунд III вынашивал планы широкой экспансии на восток. Он оказал энергичную поддержку Лжедмитрию I и заключил с ним тайный договор. Взамен самых неопределенных обещаний самозванец обязался передать Польше Чернигово-Северскую землю. Семье Мнишек, своим непосредственным покровителям, Отрепьев посулил Новгород и Псков. Но его старания не принесли ожидаемых выгод. Самые дальновидные политики Речи Посполитой, включая Замойского, решительно возражали против войны с Россией. Король не выполнил своих обещаний. В походе Лжедмитрия I королевская армия не участвовала. Под знаменами Отрепьева собралось около 2 тыс. наемников — всякий сброд, мародеры, привлеченные жаждой наживы. Эта армия была слишком малочисленной, чтобы затевать интервенцию в Россию. Но вторжение Лжедмитрия поддержали украинское население и казаки.

Несмотря на то что царские воеводы, выступившие навстречу самозванцу с огромными силами, действовали вяло и нерешительно, сторонники Лжедмитрия I скоро убедились в неверности своих расчетов. Получив отпор под стенами Новгород-Северского, наемники в большинстве своем покинули лагерь самозванца и ушли за рубеж. Нареченный тесть самозванца и его "главнокомандующий" Юрий Мнишек последовал за ними. Вторжение потерпело провал, но вооруженная помощь поляков позволила Лжедмитрию продержаться на территории Русского государства первые, наиболее трудные месяцы, пока волны народного восстания не охватили всю южную окраину государства.

Когда Борису донесли о появлении самозванца в Польше, он не стал скрывать своих подлинных чувств и сказал в лицо боярам, что это их рук дело и задумано, чтобы свергнуть его. Кажется непостижимым, что позже Годунов вверил тем же боярам армию и послал их против самозванца. Поведение Бориса не было в действительности необъяснимым.

Голод обострил социальные противоречия в стране. Бунты в южных крепостях и уездах России и восстание казачьей окраины от Дона до Яика несли опасность государству. В такой ситуации господствующее феодальное сословие волей-неволей должно было сплотиться вокруг династии ради защиты собственных интересов. Дворянство в массе своей настороженно отнеслось к самозваному царьку. Лишь несколько воевод невысокого ранга перешли на его сторону. Чаще крепости самозванцу сдавали восставшие казаки и посадские люди, а воевод приводили к нему связанными.

Покинутый большей частью наемников, Отрепьев спешно сформировал армию из непрерывно стекавшихся к нему казаков, стрельцов и посадских людей. По словам очевидца Якова Маржарета, самозванец стал вооружать крестьян и включил их в свое войско. Новая армия Лжедмитрия была наголову разбита царскими воеводами в битве под Добрыничами 21 января 1605 г. При энергичном преследовании воеводы могли бы захватить самозванца или изгнать его из пределов страны, но они медлили и топтались на месте. Бояре не предали Бориса, но им пришлось действовать среди враждебного населения, восставшего против государя. Несмотря на поражение Лжедмитрия, его власть вскоре признали многие южные крепости. Казачьи отряды грозили коммуникациям царской армии. Полки были утомлены длительной кампанией, и дворяне самовольно разъезжались по домам. В течение почти полугода воеводы не сумели взять Кромы, в которых засел атаман Корела с донцами. Под обгорелыми стенами этой крепости, по образному выражению С. Ф. Платонова, решилась судьба династии.

Иван Грозный кончил тем, что издал особый указ против холопских доносов на господ. Борис стал возводить доносчиков-холопов в дворянское достоинство и жаловал их поместьями. О награждении доносчиков власти объявляли публично на площади перед Челобитным приказом. После смерти Бориса Лжедмитрий издал особый указ о конфискации поместий у новых дворян холопского происхождения, появившихся при Годунове. По словам современников, от холопских доносов в царстве началась "великая смута".

Некогда Годунов снискал поддержку страны, распустив "двор" — последыш опричнины — и тем самым покончив с политическим наследием Грозного. Правитель справился с боярской оппозицией, не прибегая к погромам и казням. Но все переменилось, едва в стране началась гражданская война. Тысячи казаков и комарицких мужиков, попавших в плен к воеводам после битвы под Добрыничами, были повешены. Множество мирных крестьян, их жен и детей в Комарицкой волости были перебиты без всякой вины с их стороны. Жестокость стала неизбежным спутником гражданской войны. Своими успехами Лжедмитрий был обязан более всего поддержке низов общества. Годунов сознавал, с какой стороны ему грозит смертельная опасность, и стремился силой подавить выступления черни. В конце концов правительство утратило популярность и лишилось поддержки большинства народа.

Отношение к дворянству было совсем иным. Борис щадил дворянскую кровь совершенно так же, как и самозванец. Крайние меры применялись лишь к немногим дворянам-перебежчикам, к лицам, захваченным на поле боя с оружием в руках, посланцам "вора", подстрекавшим народ к мятежу. Последних вешали без суда на первом попавшемся дереве.

Нарастание репрессий привело к тому, что сыскное ведомство расширило свои политические функции. Сохранились сообщения о том, что глава этого ведомства Семен Годунов настаивал на казни заподозренных в измене руководителей Боярской думы. Между тем дума была высшим органом государства, а Сыскной приказ — лишь одной из ее многочисленных комиссий.

Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Он почти не покидал дворец, и никто не мог его видеть. Прошло время, когда Годунов охотно благоволил сирым и убогим, помогал им найти справедливость и управу на сильных. Теперь он лишь по великим праздникам показывался на народе, а когда челобитчики пытались вручить ему свои жалобы, их разгоняли палками.

Фатальные неудачи порождали подозрительность, столь чуждую Борису в лучшие времена. Царь перестал доверять своим боярам, подозревал в интригах и кознях своих придворных и все чаще обращался за советами к прорицателям, астрологам, юродивым. Еще Горсей отмечал склонность Бориса к чернокнижию. Один из членов польского посольства в Москве в 1600 г. писал: "Годунов полон чар и без чародеек ничего не предпринимает, даже самого малого, живет их советами и наукой, их слушает...".

Члены английского посольства, видевшие Годунова в последние месяцы его жизни, отметили многие странности в его характере. Будучи обладателем несметных сокровищ, царь стал выказывать скупость и даже скаредность в мелочах. Живя отшельником в кремлевском дворце, Борис по временам покидал хоромы, чтобы лично осмотреть, заперты ли и запечатаны ли входы в дворцовые погреба и в кладовые для съестных припасов. Скупость, по словам очевидцев, стала одной из причин утраты им популярности.

Многие признаки в поведении Годунова указывали на его преждевременно наступившее одряхление. На торжественной аудиенции во дворце в честь посла английского короля Якова I царь, говоря об умершей королеве Елизавете, ударился в слезы. В конце жизни Годунов, тревожась за будущее сына, держал его при себе неотступно, "при каждом случае хотел иметь его у себя перед глазами и крайне неохотно отказывался от его присутствия". Один из ученых иноземцев попытался убедить Годунова, что ради долголетия царевича и просвещения его ума ему надо предоставлять некоторую самостоятельность в занятиях. Однако Борис неизменно отклонял такие советы, говоря, что "один сын — все равно, что ни одного сына", и он не может и на миг расстаться с ним.

В последние дни Годунова более всего мучили два вопроса. Твердо зная, что младший сын Грозного мертв, царь все же по временам впадал в сомнение, "почти лишался рассудка и не знал, верить ли ему, что Дмитрий жив или что он умер". Другой вопрос — сподобится ли он вечного блаженства на том свете? Ответ на этот вопрос Годунов искал в беседах не только со своим духовником, но и с учеными немцами. Невзирая на различие вер, царь просил их, "чтобы они за него молились, да сподобится он вечного блаженства". После таких бесед Борис нередко приходил к мысли, что для него "в будущей жизни нет блаженства".

Годунов занял трон, будучи тяжело больным человеком. Недуг едва не свел царя Бориса в могилу в 1600 г., когда по всей Москве распространилась весть о его кончине. После выздоровления он ходил, подволакивая ногу. Пользовали царя как европейские врачи, так и народные знахари. В письме к королеве Елизавете Борис писал, что присланный ею в Москву доктор Кристофер Рихтингер, "венгерец" родом, излечил его от опасной болезни. Одновременно с "венгерцем" Бориса лечил крестьянин Гриша Меркурьев, привезенный из глухих северных погостов в Заонежье. По случаю выздоровления царь в 1601 г. выдал знахарю грамоту, освободив его деревню от всех податей на веки вечные. В семье знахаря сохранилось предание, что тот "зализал раны на ноге Бориса". В последние годы жизни царь под влиянием неудач и по причине недомогания все чаще погружался в состояние апатии и уныния. Физические и умственные силы его быстро угасали.

Недруги распространяли всякого рода небылицы по поводу смерти Бориса, последовавшей 13 апреля 1605 г. Годунов будто бы принял яд ввиду безвыходности своего положения. По другой версии, он упал с трона во время посольского приема. Осведомленные современники описывают кончину Годунова совсем иначе: "Царю Борису, вставши из-за стола после кушанья, и внезапу прииде на нево болезнь люта, и едва успе поновитись и постричи, и два часа в той же болезни и скончась". Как записал автор Хронографа, Годунов умер после обеда, "по отшествии стола того, мало времени минувшю: царь же в постельной храмине сидяшу, и внезапу случися ему смерть". Борис умер скоропостижно, и монахи лишь "успели запасными дары причастити" умирающего.

Члены английского посольства описали последние часы Годунова со слов лечивших его медиков. По обыкновению врачи находились при царской особе в течение всего обеда. Борис любил плотно покушать и допускал излишества в еде. Убедившись в добром здравии государя, доктора разъехались по домам. Но через два часа после обеда Борис почувствовал дурноту, перешел в спальные хоромы и сам лег в постель, велев вызвать лекарей. Тем временем бояре, собравшиеся в спальне, спросили государя, не желает ли он, чтобы дума в его присутствии присягнула наследнику. Умирающий, дрожа всем телом, успел промолвить: "Как Богу угодно и всему народу". Вслед за тем у Бориса отнялся язык, и духовные особы поспешно совершили над умирающим обряд пострижения. Близкий к царскому двору Я. Маржарет передает, что Годунов скончался от апоплексического удара.

Смерть Бориса дала толчок к дальнейшему развитию Смуты в Русском государстве. Незадолго до кончины Годунов решил вверить командование армией своему любимцу Петру Басманову, отличившемуся в первой кампании против самозванца. Молодому и не слишком знатному воеводе предназначалась роль спасителя династии. Последующие события показали, что Борис допустил роковой просчет.

Сын знаменитого опричного фаворита Грозного, Басманов был всецело поглощен собственной карьерой и плохо помнил благодеяния. Будучи принужден считаться с местническими традициями, Борис формально поставил во главе армии боярина князя Михаила Катырева-Ростовского, всецело обязанного своей карьере новому царю. Петр Басманов числился его помощником. После блистательного взлета в опричнине Басмановы надолго сошли со сцены, и Петру Басманову предстояла жестокая борьба, чтобы возродить былую "честь" фамилии. Явившись в армию уже после смерти Бориса, Басманов заявил резкий протест против назначения в его армию боярина Андрея Телятевского, которое, по его мнению, наносило ущерб его местническому положению.

"Потерька" фамильной чести беспокоила новоиспеченного главнокомандующего гораздо больше, чем тяжелое положение войска. В присутствии бояр он заявил, что Семен Годунов выдал его в "холопи" своему зятю Андрею Телятевскому, но он, Басманов, предпочитает смерть такому позору. Молодой воевода не мог сдержать чувств и, упав посреди "разрядного" шатра, "плакал с час, лежа на столе". Тяжба с зятем всесильного Семена Годунова привела Басманова в лагерь оппозиции, давно образовавшейся в действующей армии. Наибольшее недовольство выражали рязанские и северские дворяне, в большом числе уклонившиеся от присяги Федору Годунову. Во главе заговора недовольных дворян встали "большие" рязанские дворяне Ляпуновы. При Годунове они неоднократно подвергались наказаниям за участие в столичных беспорядках и незаконную продажу оружия казакам на Дон. Теперь Ляпуновы затеяли тайные переговоры с донцами, осажденными в Кромах.

Заговорщики подняли мятеж, едва к ним примкнули воеводы Басманов и братья Голицыны. По сигналу донские казаки произвели вылазку из Кром и ударили по царскому лагерю. Тем временем мятежники проникли в воеводский шатер посреди лагеря и связали воеводу Ивана Годунова. Из-за начавшейся паники верные воеводы князь Михаил Катырев-Ростовский и Телятевский не сумели организовать отпор кучке мятежников и бежали из лагеря.

Дворянское ополчение в массе не поддержало заговорщиков, но новгородцы и псковичи, преобладавшие в армии, не выказали большого желания сражаться за дело Годуновых. В течение трех дней остатки бежавших из лагеря полков шли через Москву на север. Правительство Федора Годунова не смогло провести новую мобилизацию, и его военная опора рухнула.

Присяга Федору Годунову прошла в Москве без затруднений. Казна раздала населению громадные суммы на помин души Бориса, на самом же деле — чтобы успокоить столичное население. Несмотря на это, волнения нарастали день ото дня. Знать спешила использовать междуцарствие, чтобы избавиться от неугодной ей династии. Вызванный из армии Федор Мстиславский вел себя столь двусмысленно, что Семен Годунов отдал приказ о его тайной казни, который, однако, не был исполнен. Лишившись поддержки дворянского ополчения, Годуновы утратили контроль за положением в столице. Боярская дума и народ добились указа об общей амнистии. В столицу вернулись многие опальные, которых Борис держал в ссылке. Самым опасным из них был Богдан Бельский.

Между тем Лжедмитрий медленно продвигался к Москве, посылая вперед гонцов с письмами к столичному населению. Когда разнесся слух о приближении "истинного" царя, Москва "загудела, как пчелиный улей": кто спешил домой за оружием, кто готовился встречать "сына" Грозного. Федор Годунов, его мать и верные им бояре, "полумертвые от страха, затворились в Кремле" и усилили стражу. Военные меры имели своей целью "обуздать народ", ибо, по словам очевидцев, "в Москве более страшились жителей, нежели неприятеля или сторонников Дмитрия".

1 июня в село Красное под Москвой прибыл атаман Корела с казаками. При нем находился посланец Лжедмитрия Гаврила Пушкин. Появление казаков послужило толчком к давно назревавшему бунту. Красносельцы двинулись в столицу, где к ним присоединились москвичи. Толпа смела стражу, проникла в Китай-город и заполнила Красную площадь. Годуновы выслали против толпы стрельцов, но они оказались бессильны справиться с народом. С Лобного места Гаврила Пушкин прочитал "прелестные грамоты" самозванца с обещанием многих милостей всему столичному населению — от бояр до "черных людей".

Годуновы могли засесть в Кремле "в осаде", что не раз спасало Бориса. Но их противники позаботились о том, чтобы крепостные ворота не были заперты. Вышедшие к народу бояре одни открыто, а другие под рукой агитировали против Федора Борисовича. Бывший опекун Дмитрия, Богдан Бельский, использовал момент, чтобы свести давние счеты с Годуновыми. Народ ворвался в Кремль и принялся громить дворы Годуновых. Мятеж дал выход недовольству низов. Посадские люди разнесли дворы многих состоятельных людей и торговцев, нажившихся на голоде.

Водворившись в Кремле, Богдан Бельский пытался править именем Дмитрия. Но самозванцу он казался слишком опасной фигурой. Свергнутая царица была сестрой Вольского, и Отрепьев не мог поручить ему казнь борисовой семьи. Бельский вынужден был уступить место боярину Василию Голицыну, присланному в Москву самозванцем.

Лжедмитрий медлил и откладывал въезд в Москву до той поры, пока не убрал все препятствия со своего пути. Его посланцы арестовали патриарха Иова и с позором сослали его в монастырь. Иова устранили не только за преданность Годуновым. Отрепьева страшило другое. В бытность дьяконом самозванец служил патриарху и был хорошо ему известен. После низложения Иова князь Василий Голицын со стрельцами явился на подворье к Годуновым и велел задушить царевича Федора Борисовича и его мать. Бояре не оставили в покое и прах Бориса. Они извлекли его труп из Архангельского собора и закопали вместе с останками жены и сына в ограде женского Варсунофьева монастыря.

Боярская дума заключила соглашение с самозванцем. Ему пришлось распустить отряды казаков и наемных солдат, которые привели его в Кремль. Лишь после этого дума короновала мнимого сына Грозного царской короной. Отрепьев не решился внести какие бы то ни было перемены в сложный и громоздкий механизм управления государством. По-прежнему высшим органом в государстве оставалась Боярская дума. В ее составе заседали как старые бояре Федора Ивановича и царя Бориса, так и "новодельные господа", получившие чины от самозванца.

Опасаясь происков князей Шуйских, фактически руководивших Боярской думой, Лжедмитрий устроил судилище над ними. Боярин Василий Шуйский был приговорен к смертной казни и помилован лишь в последний момент. Вместе с братьями его отправили в ссылку, но пробыл он там недолго.

Назвавшись сыном Грозного, Отрепьев невольно воскресил тень опричнины. Ближние люди царя принадлежали в основном к хорошо известным опричным фамилиям (Басманов, Нагие, Хворостинин, Молчанов и др.). Но время опричных кровопролитий миновало, и Отрепьев достаточно четко улавливал настроения народа, уставшего от гражданской войны. В Москве много говорили, что Шуйский был обязан помилованием ходатайству польских советников Бучинских и вдовствующей царицы Марфы Нагой. На самом деле Марфа вернулась в Москву через много дней после отмены казни. Что касается польских советников, то они как люди просвещенные не одобряли кровопролития. Но одновременно они выступали за твердую политику в отношении боярства.

Курс на общее примирение подвергся подлинному испытанию через несколько месяцев после коронации, когда Боярская дума, вдова-царица и духовенство обратились к самодержцу с ходатайством о прощении Шуйских. Обращение вызвало бурные дебаты в "верхних комнатах", где царь совещался обычно с ближними советниками. На этот раз не только бывшие опричники, но и польские секретари возражали против новых послаблений в пользу бояр. Однако Отрепьев интуитивно понял, что не удержит корону на голове, если будет следовать тираническим методам управления мнимого отца. Самозванец предпочел забыть о людях, казненных им во время похода на Москву. Все это отошло в прошлое. На троне Отрепьев вынужден был вести себя иначе, чем в повстанческом лагере.

Возвращение Шуйских в Москву явилось символом окончательного примирения между "законным государем" и знатью.

Лжедмитрий старался снискать в народе славу строгого и справедливого государя. Он объявил о том, что намерен водворить в государстве правопорядок и справедливость, запретил взятки в приказах. Приказных, изобличенных в лихоимстве и мошенничестве, публично били палками.

Манифесты Лжедмитрия способствовали формированию в народе образа "доброго царя". По всей столице, как записал служилый немец Конрад Буссов, было объявлено, что великий государь и самодержец будет два раза в неделю, по средам и субботам, принимать жалобы у населения на Красном крыльце в Кремле, чтобы все обиженные могли без всякой волокиты добиться справедливости.

Пробыв на троне несколько месяцев, Лжедмитрий вполне уразумел, что его власть будет прочной лишь тогда, когда он заручится поддержкой всего дворянства. Выходец из мелкопоместной семьи, Отрепьев хорошо понимал нужды российского дворянского сословия. Даже обличители "мерзкого еретика" изумлялись его любви к "воинству". На приемах во дворце Лжедмитрий не раз громогласно заявлял, что "по примеру отца" он рад жаловать дворян, ибо "все государи славны воинами и рыцарями: ими они держатся, ими государство расширяется, они — врагам гроза".

За рубежом советники Лжедмитрия уверяли короля Сигизмунда, будто за шесть месяцев правления тот роздал из казны семь с половиной миллионов злотых, или два с половиной миллиона рублей. Они явно переусердствовали, восхваляя щедрость своего господина. Московская казна была опустошена трехлетним неурожаем и голодом, а равно изнурительной и кровавой гражданской войной. На заседании Боярской думы М. И. Татищев объявил в присутствии польских послов, что после смерти Бориса в казне осталось всего 200 тыс. рублей. Отрепьев не мог израсходовать больше того, что было в казне. Текущие поступления должны были дать еще 150 тыс. Несколько десятков тысяч Лжедмитрий заимствовал у богатых монастырей. Следовательно, в распоряжение Отрепьева поступило около полумиллиона рублей, которые и были им полностью истрачены. После переворота русские приставы заявляли арестованным полякам: "В казне было 500 тысяч рублей, и все это черт его знает куда расстрига раскидал за один год". Большие суммы Отрепьев обещал своей невесте Марине Мнишек и ее отцу, но послал едва пятую часть обещанного. Львиная доля денег ушла на уплату жалованья русским дворянам и знати.

Лжедмитрий сознавал, что России необходим единый кодекс законов. Его дьяки составили Сводный судебник, в основу которого был положен Судебник Ивана IV, включавший закон о крестьянском выходе в Юрьев день. В текст Сводного судебника попали также указы царя Бориса о частичном и временном восстановлении права выхода крестьян в период "великого голода" 1601-1602 гг. Полагают, что Лжедмитрий намеревался освободить крестьян от крепостной неволи. Такое предположение вступает в противоречие с фактами. Даже в самые трудные периоды гражданской войны Отрепьев не обещал крестьянам воли. Удовлетворить разом и крепостников-дворян, и феодально- зависимых крестьян было невозможно, и, оказавшись на троне, самозванец заботился прежде всего о том, чтобы заручиться поддержкой дворян. 1 февраля 1606 г. Лжедмитрий I издал указ, предписывавший возвращать владельцам крестьян, бежавших от них за год до голода и после голодных лет. Возврату подлежали также и те крестьяне, которые бежали в голод "с животы" (имуществом), следовательно, не от крайней нужды и не от страха голодной смерти. Действие закона не распространялось на тех крестьян, которые бежали в годы голода "в дальние места из замосковных городов на украины и с украины в московские городы... верст за 200, и за 300, и больши". На указанном расстоянии к югу от Москвы находились рязанская, тульская и черниговские окраины, население которых активно участвовало в мятеже в пользу самозванца.

Экономическое положение страны при Лжедмитрии улучшилось. Воспоминания о голоде ушли в прошлое вместе с царствованием "несчастливого" царя Бориса. На рынках вновь появился дешевый хлеб. Но финансовая система по-прежнему отличалась неустойчивостью. Разоренное население не могло исправно платить налоги, образовались большие недоимки.

Гражданская война вырвала нити правления у Боярской думы и необычайно усилила самовластие царя. Стремясь закрепить успех, Лжедмитрий принял императорский титул. Отныне в официальных обращениях он именовал себя так: "Мы, наияснейший и непобедимый самодержец, великий государь цесарь", или: "Мы, непобедимейший монарх, Божьей милостью император и великий князь всея России, и многих земель государь, и царь самодержец, и прочая, и прочая, и прочая". Так мелкий галицкий дворянин Юрий (Григорий) Отрепьев, принявший имя Дмитрия, стал первым в русской истории императором. Объясняя смысл своего титула, самозванец объявил иностранным послам, что он как император обладает огромной властью и нет ему равного в полночных (северных) краях. Действительно, боярская знать поначалу должна была считаться с притязаниями новоявленного императора, ибо на его стороне была сила.

Отношения Лжедмитрия с думой неизбежно стали меняться с тех пор, как он распустил повстанческие отряды и стал управлять страной традиционными методами.

Некогда Иван Грозный похвалялся, что российские самодержцы "жаловати своих холопей вольны, а и казнити вольны" (холопами Грозный именовал всех подданных от черни до знати). Иван IV жаждал полновластия, но даже в его устах заявление насчет безграничной власти "российских самодержцев" было всего лишь фразой. Только опричнина позволила ему ненадолго избавиться от опеки со стороны Боярской думы.

Оказавшись на троне, Лжедмитрий столкнулся с теми же трудностями, что и его мнимый отец. Иностранных наблюдателей поражали московские порядки, при которых царь шагу не мог ступить без Боярской думы. Бояре не только решали с царем государственные дела, но и сопровождали его повсюду. Государь не мог перейти из одного дворцового помещения в другое без бояр, поддерживающих его под руки. Младшие члены думы оставались в постельных хоромах царя до утра. Несмотря на все усилия, Отрепьеву не удалось разрушить стародавние традиции, которые опутывали его подобно паутине.

Польские секретари видели, что их влияние падает вместе с влиянием государя, и горько сетовали на обычаи, вынуждавшие самодержца большую часть времени проводить в кругу бояр. Стремясь положить конец столь тесному общению царя со знатью, поляки обсуждали различные пути достижения этой цели, включая возможность перенесения столицы из Москвы в какое-нибудь другое место. Эти проекты показывают, сколь плохо иностранные советники понимали действие русского государственного механизма. Ивану Грозному понадобилась опричнина, чтобы ослабить влияние знати на дела управления. Не обычаи сами по себе, а могущество знати определяло политические порядки в Русском государстве.

Лжедмитрий нередко нарушал обычаи и ритуалы. В думе двадцатичетырехлетний царь не прочь был высмеять своих сенаторов, которые годились ему в отцы, а то и в деды. Он укорял бояр как людей несведущих и необразованных, предлагал им ехать в чужие земли, чтобы хоть чему-то научиться. Но сколько бы ни поучал самозванец своих бояр, какие бы вольности ни позволял в обращении с ними, он вынужден был подчиняться древним традициям и считаться с авторитетом Боярской думы.

Поначалу бояре не смели открыто перечить царю. Но со временем они пригляделись к самозванцу, изучили его слабости и страстишки и перестали церемониться с ним. Отрепьев привык лгать на каждом шагу, эта привычка стала его второй натурой. Но ложь слишком часто всплывала на поверхность, и это приводило к неприятным эксцессам. Красочное описание их можно найти в дневнике поляка С. Немоевского, свидетельства которого отличаются достоверностью. Бояре не раз обличали "Дмитрия" в мелкой лжи, говоря ему: "Великий князь, царь, государь всея Руси, ты солгал". Ожидая прибытия в Москву семейства Мнишеков, царь ("стыдясь наших", прибавляет от себя автор дневника) воспретил боярам такое бесцеремонное обращение. Тогда сановники с завидной простотой задали ему вопрос: "Ну как же говорить к тебе, государь, царь и великий князь всея Руси, когда ты солжешь?". Поставленный в тупик, самозванец обещал, что больше "лгать не будет". "Но мне кажется, — завершает свой отчет Немоевский, — что слова своего перед ними не додержал...".

Пышный придворный ритуал, заимствованный из Византии, раболепное поведение придворных создавали видимость неслыханного могущества русского царя. Сама доктрина самодержавия, казалось бы, исключала возможность открытой оппозиции государю. На самом деле Боярская дума прочно удерживала в своих руках нити управления государством, неизменно навязывая самозванцу свою волю.

В апреле 1606 г. на званом пиру во дворце Отрепьев потчевал бояр изысканными блюдами. Среди других яств на стол подали жареную телятину. Василий Шуйский стал потихоньку пенять царю за нарушение церковного поста. Самозванец оборвал его. Но тут в спор вмешался Михаил Татищев, считавшийся любимцем царя. (Отец Татищева оказал большие услуги Грозному, за что получил в опричнине чин думного дворянина. Михаил Татищев служил ясельничим при царе Борисе. В 1604 г. он ездил в Грузию и не участвовал в войне с Лжедмитрием. По возвращении в Москву он был обласкан самозванцем и получил чин окольничего). На пиру Татищев не только принял сторону Шуйского, но и в грубой, оскорбительной форме публично выбранил царя за приверженность к "нечистой" пище. В наказание за дерзость Отрепьев велел сослать Татищева в Вятку и содержать в тюрьме в колодках, "потаив имя его". При Грозном окольничий лишился бы головы. При Лжедмитрии в дело вмешались бояре, за ревнителя благочестия вступилась вся дума. Царю пришлось отменить приговор и без промедления вернуть опального в Москву. Инцидент с Татищевым обнаружил полную зависимость самозванца от бояр.

Отрепьев шел к власти напролом, не останавливаясь перед убийствами и казнами. Если в Москве Лжедмитрий надел маску милостивого монарха, решительно чуждавшегося кровопролития, то причина была одна: он не имел сил и средств для сокрушения своевольного боярства.

В свое время Иван Грозный в страхе перед боярской крамолой приказал перевезти сокровищницу в Вологду и вступил в переговоры с Лондоном о предоставлении ему и его семье убежища в Англии. О том же помышлял Борис Годунов в дни раздора с Шуйскими и прочей знатью. Отрепьев шел по их стопам. Начальник личной стражи царя Яков Маржарет, посвященный в его тайные планы, писал с полной определенностью: "Он решился и отдал уже своему секретарю приказание готовиться к тому, чтобы в августе минувшего 1606 г. отплыть с английскими кораблями" из России. Самозванец утверждал, что хочет посмотреть заморские страны. В действительности же ему приходилось думать о спасении собственной жизни.

Лжедмитрий тщетно пытался порвать нити, связывающие его с прошлым. Слишком многие в столице знали Отрепьева в лицо, слишком могущественные силы были заинтересованы в его разоблачении. Самозванцу приходилось придумывать всевозможные уловки, чтобы вновь и вновь доказывать свое "истинно царское" происхождение. Одна из таких уловок и ускорила его гибель.

Благословение мнимой матери — царицы Марфы помогло Лжедмитрию утвердиться на троне. Но "семейное согласие" оказалось не слишком длительным. Когда толки о самозванстве возобновились, царь задумал устроить новую инсценировку, чтобы воочию доказать народу, будто в Угличе погиб некий поповский сын, а вовсе не царевич. Отрепьев распорядился разорить могилу Дмитрия в Угличе, а труп ребенка удалить из церкви прочь. Расстрига оказался плохим психологом. Его намерения оскорбили Марфу Нагую до глубины души. Она не захотела допустить надругательства над прахом единственного сына. Отрепьев стоял на своем. Тогда Марфа обратилась за помощью к боярам. Те поспешили отговорить Лжедмитрия от задуманного им дела, но оказали эту услугу Марфе отнюдь не бескорыстно, сделав ее орудием своих интриг. Вдова Грозного помогла заговорщикам установить контакт с польским двором.

Польский гетман Жолкевский сообщил в своих записках, что Марфа Нагая через некоего шведа подала королю весть о самозванстве русского царя. Имя шведа, исполнившего поручение Марфы, известно. Это был Петр Петрей. Бояре выбрали его потому, что Петрей был лично известен Сигизмунду III и к тому же находился на царской службе в Москве. При свидании с королем Петрей заявил, что Лжедмитрий "не тот, за кого себя выдает", и привел факты, доказывавшие его самозванство. Швед рассказал о признании царицы Марфы, а также сослался на мнение посла Гонсевского, только что вернувшегося из Москвы и "имевшего такие же правдивые и достоверные сведения о Гришке, как и сам Петрей".

Петрей имел свидание с Сигизмундом в первых числах декабря 1605 г., когда король праздновал свадьбу с Констанцией. Сам Сигизмунд подтвердил позже, что именно в дни свадьбы московские бояре вступили с ним в переговоры насчет свержения Отрепьева.

Вскоре после Петрея в Краков прибыл царский гонец Иван Безобразов. Он должен был вручить Сигизмунду III грамоты московского царя. Кроме официального поручения, ему предстояло выполнить секретное задание, которое он получил от бояр, тайных врагов Лжедмитрия. Любая огласка могла привести на эшафот и гонца, и его покровителей.

Безобразов был принят в королевском дворце и от имени своего государя испросил у Сигизмунда "опасную" грамоту на проезд в Польшу московских великих послов. Грамота была вскоре изготовлена, но гонец, следуя инструкции, отказался ее принять из-за того, что в ней был пропущен императорский титул "Дмитрия". Перед отъездом московит, улучив момент, дал знать королю, что имеет особое поручение к нему от бояр Шуйских и Голицыных. Король доверил дело пану Гонсевскому. Его свидание с Безобразовым было окружено глубокой тайной. Но ближайшие советники Сигизмунда получили своевременную информацию о переговорах. Гетман Станислав Жолкевский поведал о них миру в своих мемуарах. Устами Безобразова московские вельможи извещали короля о намерении избавиться от обманщика и предлагали царский трон сыну Сигизмунда Владиславу. Гонец говорил о царе в таких выражениях, которые поразили Гонсевского. Он укорял короля в том, что тот дал Москве в цари человека низкого и легкомысленного, жаловался на жестокость Лжедмитрия, его распутство, пристрастие к роскоши и под конец заключил, что обманщик не достоин Московского царства. Иван Безобразов не имел нужды прибегать к околичностям и дипломатии, так как бояре-заговорщики еще раньше установили прямой контакт с королем.

В 1606 г. недовольные магнаты и шляхта замыслили свергнуть Сигизмунда III. В Польше тотчас распространился слух о том, что "Дмитрий" готов поддержать польскую оппозицию, выделив крупные суммы денег либо послав в Польшу войско во главе с одним из князей Шуйских.

Польские мятежники рассчитывали использовать помощь царя, чтобы лишить трона Сигизмунда III, а московские бояре-заговорщики искали соглашения с королем, чтобы свергнуть самозванца.

Душою московского заговора были князья Василий, Дмитрий и Иван Шуйские, бояре братья Голицыны, Михаил Скопин и Борис Татев, Михаил Татищев, окольничий Иван Крюк-Колычев, дети боярские Валуев и Воейков, московские купцы Мыльниковы и другие лица.

Множившиеся слухи о боярском заговоре побудили самозванца усилить меры безопасности. По традиции внутренние покои дворца охраняли "жильцы" — дети боярские. Самозванец заменил их иноземной наемной стражей.

Отрепьев не имел возможности навербовать в Москве сколько-нибудь значительное число иностранных наемников. Когда события приняли опасный оборот, он вспомнил о нареченной невесте Марине Мнишек и ее отце — Юрии Мнишеке. Отправленный в Самбор Ян Бучинский передал Мнишеку царский приказ навербовать и привести в Москву наемное войско, без которого царю трудно было усидеть на троне.

2 мая 1606 г. царская невеста со свитой прибыла в Москву. Жители не могли отделаться от впечатления, что в их город вступила чужеземная армия, а не свадебная процессия. Впереди следовала пехота с ружьями. За ней ехали всадники, с ног до головы закованные в железные панцири, с копьями и мечами. По улицам Москвы горделиво гарцевали те самые гусары, которые сопровождали самозванца в самом начале его московского похода. За каретой Марины ехали шляхтичи в нарядных платьях. Их сопровождали толпы вооруженных слуг. За войском следовал обоз. Гостям услужливо показали дворы, где им предстояло остановиться. Обозные повозки одна за другой исчезали в боковых переулках и за воротами дворов. Москвичи были окончательно озадачены, когда прислуга принялась разгружать скарб: вместе с сундучками и узлами гайдуки выгружали из фур ружья и охапками вносили их наверх.

Лжедмитрий знал, что трон его шаток, и инстинктивно ждал спасения от тех, кто некогда помог ему расправить крылья и взлететь. Доносы по поводу заговора поступали со всех сторон, и Отрепьеву не приходилось выбирать. Он попытался начать с начала ту рискованную игру, в которой ставкой была не только его власть, но и голова.

Прибытие Мнишека с воинством в Москву ободрило Лжедмитрия. Но успех был связан с такими политическими издержками, которые далеко перекрыли все ожидавшиеся выгоды. Брак Отрепьева с Мариной, заключенный вопреки воле Боярской думы и духовенства, окончательно осложнил ситуацию.

После 12 мая 1606 г. положение в столице стало критическим. По словам К. Буссова, с этого дня в народе открыто стали говорить, что царь поганый, что он некрещеный иноземец, не праздновал святого Николая, не усерден в посещении церкви, ест нечистую пищу, оскверняет московские святыни.

В сочинениях современников можно прочесть, что Лжедмитрий проявил беспечность и легкомыслие, запретив принимать от народа доносы и пригрозив доносчикам наказанием. В действительности все обстояло иначе. Бесчинства шляхты привели к тому, что царская канцелярия оказалась завалена жалобами москвичей на "рыцарство" и встречными жалобами солдат. Запрет принимать челобитные имел в виду прежде всего эти взаимные жалобы. Что касается дел об оскорблении царя, их разбирали без всякого промедления.

Лжедмитрий получил власть из рук взбунтовавшихся москвичей менее чем за год до описываемых событий, а потому не допускал мысли о выступлении столичного населения против него самого. Все внимание самозванца сосредоточилось на том, чтобы удержать народ от выступления против наемного войска.

Опасаясь выдать себя неосторожными действиями, заговорщики не решались развернуть в народе открытую агитацию против Лжедмитрия. Они несколько раз откладывали сроки переворота, поскольку не были уверены в том, как поведет себя население. В конце концов они решили выступить под маской сторонников царя, чтобы подтолкнуть народ к восстанию против иноземного наемного войска. Планы Шуйских отличались вероломством. Бросив в толпу клич: "Поляки бьют государя!", заговорщики намеревались спровоцировать уличные беспорядки, парализовать силы, поддерживавшие Лжедмитрия, а тем временем проникнуть во дворец и убить самозванца.

На рассвете 17 мая 1606 г. Шуйские, собрав у себя на подворье участников заговора, двинулись через Красную площадь к Кремлю. Стрелецкие караулы, несшие стражу по всему Кремлю, не выказали никакой тревоги, когда во фроловских воротах появились бояре — братья Шуйские и Голицын, хорошо известные им в лицо. За боярами в ворота ворвались вооруженные заговорщики. Их нападение застало стрельцов врасплох — стража бежала, не оказав сопротивления. Завладев воротами, бояре-заговорщики велели бить в колокола, чтобы поднять на ноги народ. Звон колоколов поднял на ноги не одних только противников самозванца. Схватив оружие, ко дворцу бросилась "литва". Роты, стоявшие поблизости от Кремля, выступили в боевом порядке с развернутыми знаменами. Лихая атака еще могла выручить самозванца из беды. Но бояре успели упредить грозящую им опасность. Они обратились к народу, призывая его побивать поганых "латынян" и постоять за православную веру. С площади во все стороны поскакали глашатаи, кричавшие: "Братья, поляки хотят убить царя и бояр, не пускайте их в Кремль!". Толпа бросилась на шляхтичей и их челядь. Улицы, ведущие к Кремлю, были завалены бревнами и рогатками. Разбушевавшаяся стихия парализовала попытки "литвы" оказать помощь гибнущему Лжедмитрию. Наемные роты свернули знамена и отступили в свои казармы. Тем временем толпа ворвалась в сени и обезоружила копейщиков. Отрепьев пытался бежать из дворца, но был захвачен заговорщиками и убит. На трон взошел боярин Василий Шуйский. Тотчас по всей стране распространилась весть о том, что лихие бояре пытались убить "доброго государя", но тот вторично спасся и ждет помощи от своего народа, Массовые восстания на южной окраине государства положили начало второму этапу гражданской войны.

Получив трон, Отрепьев распустил по домам отряды восставших, которые были приведены им в Москву из Путивля. После переворота Путивль стал центром нового восстания. Зачинщиками мятежа были воевода князь Г. Шаховской и М. Молчанов. Фаворит Лжедмитрия I, М. Молчанов бежал из Москвы из-под стражи, укрылся во владениях Мнишеков в Самборе. Воспользовавшись поддержкой владелицы Самбора, авантюрист приступил к сбору войск на Украине. Одновременно он стал от имени Дмитрия рассылать грамоты по всей России с призывом выступить на борьбу с Шуйским. Успеху затеянной мистификации способствовало то, что Молчанов украл из кремлевского дворца государственную печать, которой и скреплял подложные грамоты.

Вождем мятежа в России стал казачий атаман Иван Болотников. Он побывал в турецком плену, был освобожден итальянцами и по пути из Италии на родину побывал в Самборе, где удостоился аудиенции у "Дмитрия". (Скорее всего, роль царя сыграл Молчанов). В Самборе Болотников получил царскую грамоту о назначении главным воеводой в путивльском войске.

Мятежники двинулись на Москву, казня по пути сторонников Василия Шуйского, Они разгромили правительственную армию и пять недель осаждали столицу, после чего ушли в Калугу. Согласно концепции, утвердившейся в советской историографии, первая Крестьянская война достигла апогея в дни восстания Болотникова. Вождь восстания не только привел под Москву "сермяжную" (крестьянскую) рать, но и выдвинул антикрепостническую, антифеодальную программу (В. И. Корецкий). Указанная схема относится к области историографических мифов. "Классовая" схема не выдерживает столкновения с фактами. Разгромив Болотникова под Москвой, царь Василий в обращении к городам признал, что в мятеже участвовали дворяне из Рязани, Тулы и 11 других южных городов. Девять из мятежных городов находились в полосе наступления Болотникова. Дворяне из этих городов составили боевое ядро мятежного войска. Воевода "доброго" царя Дмитрия Болотников убивал приверженцев царя-узурпатора Василия Шуйского. Такого рода казни не были показателем того, что у мятежников была "антикрепостническая программа". Болотников тщетно посылал грамоты в Самбор с призывом к "Дмитрию" немедленно ехать в Россию. Воевода и жители Путивля, не дождавшись "царя" из Польши, призвали на помощь самозванца с Дона, принявшего имя "царевича Петра", сына царя Федора Ивановича. "Царевич" потребовал присяги от дворян, находившихся в путивльских тюрьмах. Но большинство пленников отказались признать "обманщика". Тогда казаки учинили кровавую расправу над дворянами. Наспех собрав войска, Петр выступил в Тулу, где к нему присоединился Болотников.

Между тем, самозванческая интрига получила дальнейшее развитие: в Литве появился Лжедмитрий II. Ходило множество слухов о его происхождении. Но наиболее достоверные сведения о нем сообщают иностранцы, наблюдавшие в Литве за первыми шагами претендента или же расследовавшие дело по свежим следам. Польские иезуиты дознались, что под маской Лжедмитрия II скрывался некто Богданко, крещеный еврей. Романовы хорошо знали "вора", так как Филарет Романов служил при его дворе. После избрания на трон Романовы подтвердили версию иезуитов.

Лжедмитрия II считают ставленником польских магнатов. Но это неверно. Инициаторами новой самозванческой интриги были Болотников и "царевич Петр". Их помощниками выступили белорусские шляхтичи, участвовавшие в походе Отрепьева на Москву. Они заприметили в Могилеве низкорослого бедняка, фигурой напоминавшего убитого в Москве самозванца. Им оказался бродячий учитель из Шклова. Когда шляхтичи попытались убедить учителя, что он — спасшийся царь, тот поспешил скрыться из Могилева. Его нашли и бросили в тюрьму. Лишь после этого учитель поневоле согласился взять имя "царевича Дмитрия". Его тотчас переправили через границу в Стародуб, где болотниковцы признали его своим государем. Идя по стопам Отрепьева, Лжедмитрий II двинулся к Москве, но занять город не смог и разбил лагерь в Тушине под Москвой, К тому времени в стране появилось не менее десятка самозваных царевичей. Лжедмитрий II нуждался в помощи и поначалу охотно принимал "родственников", возглавлявших повстанческие отряды. Но с тех пор как в его лагере появились дворяне и знать, положение переменилось. Лжедмитрий II велел повесить двух "царевичей". Власть перешла в руки тушинской Боярской думы. Патриархом в Тушине стал Филарет Романов, самый опасный из противников Шуйского. Значительную роль в Тушинском лагере играли наемные отряды из Польши. Положение Лжедмитрия II упрочилось после того, как в Тушино прибыла венчанная царица Марина Мнишек, отпущенная из русского плена Василием Шуйским. Самозванец встретил "супругу" при большом стечении народа, и та узнала в нем спасшегося мужа.

Лжедмитрий II осаждал Москву почти два года. В течение этого времени у империи было два царя. По временам владения самозванца не уступали по территории владениям властителя Кремля. Наличие двух царей полностью парализовало государственную власть и сделало Россию легкой добычей для соседей.

Осенью 1609 г. Сигизмунд III нарушил договор о перемирии и осадил Смоленск. Шуйский использовал для воины с тушинцами и поляками наемные отряды, присланные в Россию его союзником шведским королем. В марте 1610 г. воевода М. Скопин-Шуйский с русскими и шведскими войсками освободил Москву. Тушинский лагерь распался. Скопин готовился выступить на выручку смоленскому гарнизону, но внезапно умер в возрасте 23 лет. Командование огромной армией принял бездарный брат царя Дмитрий Шуйский. В битве под Смоленском поляки одержали верх над русской и шведской армиями. Поражению союзников способствовал мятеж среди наемников. Тщетно Василий Шуйский пытался вновь собрать полки. Народ отвернулся от него. "Ты нам больше не царь!" — кричала толпа под окнами дворца. 17 июля 1610 г. Боярская дума и войска свергли Шуйского с престола, а через два дня он был насильно пострижен в монахи. Власть перешла в руки комиссии из семи бояр. Когда войска польские подступили к Москве, бояре заключили мирный договор с их предводителем гетманом Жолкевским. В соответствии с договором Москва признала царем королевича Владислава, сына польского короля. Столица поспешила принести присягу принцу до того, как договор был передан на утверждение королю и его сенаторам.

По настоянию Жолковского в лагерь под Смоленск выехали "великие послы" — князь Василий Голицын и митрополит Филарет Романов вместе с представителями всех сословий. Но мирные переговоры не удались. Сигизмунд твердо решил взять Смоленск и присоединить его к коронным владениям. Он не желал отпускать в Россию сына и рассчитывал сам занять царский трон.

Подписав договор с Жолкевским, семибоярщина стала настаивать на сдаче Смоленска. Вслед за тем бояре впустили в Кремль польские наемные роты. Тем временем Лжедмитрий II был убит собственной Охраной в Калуге. С гибелью самозванца единственным царем в стране остался Владислав. Но москвичи не видели его в глаза. Сигизмунд III возобновил штурм Смоленска. Его отряды вела себя в России, как в завоеванной стране.

Вождь рязанских дворян П. Ляпунов бросил вызов боярскому правительству, обвинив его в предательстве. Собранные им отряды соединились с казаками, прибывшими из Калуги. Возникло Первое земское ополчение, поддержанное, помимо Рязани и Калуги, также Нижним Новгородом, Ярославлем, Владимиром, северными городами. Противники боярского правительства намеревались поднять восстание в Москве после подхода отрядов земского ополчения. Но восстание вспыхнуло преждевременно. Наемники не могли справиться с народом, и тогда по совету бояр они сожгли Москву. Поляки удержали Кремль и Китай-город. Зато подавляющая часть города, вернее, его пепелище было занято ополчением. В московском лагере действовало правительство — Совет всей земли. Впервые в истории Земский собор не включал ни официальную Боярскую думу, ни высшее духовенство. Решающий голос на нем принадлежал провинциальному дворянству и казакам. Однако эти силы были слишком разнородны, чтобы сохранить единство. Признанный вождь ополчения П. Ляпунов был заподозрен казаками в измене и зарублен без суда и следствия.

Тем временем внешнеполитическое положение России резко ухудшилось. Армия Сигизмунда III после 20-месячной осады захватила Смоленск. Полтора месяца спустя бывшие союзники шведы захватили Новгород. Воеводы и митрополит Новгорода объявили о создании Новгородского государства и подписали со шведами договор об избрании царем сына Карла IX.

Земское освободительное движение стояло на пороге распада и крушения. Однако с призывом о спасении царства от иноверцев обратился к народу патриарх Гермоген. По приказу бояр и польских командиров патриарх был взят под стражу. Через несколько месяцев он умер в тюрьме. Но его призыв ободрил население. В Нижнем Новгороде купец Кузьма Минин и воевода князь Дмитрий Пожарский огранизовали Второе земское ополчение. В упорных многодневных боях под Москвой два ополчения, объединившие свои силы, разгромили польскую армию гетмана Яна Ходкевича, а в октябре 1612г. освободили Кремль.

Одержав победу в гражданской войне, земское ополчение получило возможность распорядиться троном. Но избрание царя не имело законной силы без участия высшего органа монархии Боярской думы. Между тем боярское правительство и дума, сидевшие вместе с польским гарнизоном в Кремле; были связаны присягой царю Владиславу. Главными претендентами на корону выступили фамилии, связанные с Тушинским лагерем: Трубецкие и Романовы. Д. Трубецкой получил в Тушине боярский чин и возглавил "воровскую думу". Филарет Романов был тушинским патриархом. Как самый знатный из руководителей земского освободительного движения, Трубецкой готовился занять трон. Но соперничество между вождями ополчения расстроило его планы.

Чтобы положить конец кровавой гражданской войне, нужен был человек, которого приняли бы оба враждующих стана, а главное, признал своим государем народ. Им стал Михаил Романов. Он унаследовал от отца и деда популярное в стране имя. Отец Михаила Филарет томился в польском плену. В народе его почитали как мученика за православную веру. Михаил разделил все тяготы, выпавшие на долю семьи. Детство он провел в изгнании и ссылке. Юность он встретил в осажденном Кремле. Но это нисколько не скомпрометировало Михаила ввиду его несовершеннолетия. Решающее значение для народа имело то обстоятельство, что Михаил в качестве племянника царя Федора представлял законную династию, счастливо правившую Россией триста лет.

В Москве был созван Земский собор, включавший представителей дворянства, городов и некоторых крестьянских волостей. Собор отверг предложение об избрании на трон Михаила, после чего сторонники Романова вышли к народу на Красную площадь. Стремясь помешать избранию Михаила, члены собора пригласили в Москву главных бояр, ранее высланных в провинцию. Бояре, включая дядю претендента, решительно воспротивились избранию Михаила. Тогда чернь и казаки ворвались в Кремль и осадили дворы Трубецкого и Пожарского, требуя немедленного избрания царя. 21 февраля 1613 г. Земский собор объявил царем Михаила Романова. Призрачная популярность угасшей династии вынесла наверх ничем не примечательного человека, спутав расчеты и прогнозы земского руководства. Избрание новой династии приостановило развал государства и создало предпосылки для преодоления состояния анархии и смуты в стране.

В течение нескольких лет царь Михаил пытался изгнать поляков и шведов с захваченных ими русских земель, но его полки терпели поражение. Тогда, используя посредничество англичан, Москва начала мирные переговоры со Швецией. В 1617 г. в деревне Столбово на границе был подписан договор о "вечном мире" между Россией и Швецией. Шведы вернули России Новгород, но удержали все течение реки Невы и Карелию.

Осенью 1618 г. царь Владислав подступил к Москве и пытался штурмовать город, намереваясь силой вернуть себе царство. Штурм не удался, и в конце 1618 г. Россия и Речь Посполитая заключили соглашение о четырнадцатилетнем перемирии. Россия лишилась Смоленска, Чернигова и тридцати других городов. Новая граница проходила на ближних подступах к Москве. Король Сигизмунд III посеял семена новой войны.

* * *
В конце XVI в. культурная жизнь России оживилась. Учреждение патриаршества послужило стимулом для развития книгопечатания на Руси. В 1589 — 1610 гг. Андроник Невежа, а затем его сын Иван издали 10 книг. Невзирая на бедствия Смутного времени, печатание книг в России с начала XVII в. практически стало непрерывным, чего не было в предыдущем столетии.

Подобно Ивану IV, Борис Годунов сознавал, сколь необходимы России торговые и культурные связи со странами Западной Европы, и деятельно хлопотал о расширении таких связей. В царствование Бориса в Москве возникли проекты развития просвещения в России. По свидетельству современников, Борис Годунов лелеял планы учреждения в Москве университета и школ, в которых преподавали бы ученые, приглашенные из-за рубежа. По словам Конрада Буссова, Годунов предполагал выписать знающих людей из всех главнейших европейских стран — Англии, Германии, Испании, Италии, Франции, с тем чтобы с их помощью наладить преподавание в Москве и обучить русских людей всем основным европейским языкам. Отпуская за рубеж разного рода иноземцев, царь нередко поручал им приискивать за границей ученых людей, согласных поехать в Москву.

Приглашая иностранных специалистов в Россию, Борис использовал методы личной дипломатии. Он прибегал к посредничеству частных лиц и редко вел переговоры с западными властями. Впрочем, власти пограничных с Россией государств, опасаясь усиления ее военного могущества, часто чинили помехи мастерам, пытавшимся пробраться в Москву. Даже медики, следовавшие в Россию, вынуждены были выдавать себя за купцов, оставлять на родине медицинские книги, опасаясь разоблачения на границе.

Внутри России проекты учреждения университета и приглашения западных ученых неизменно наталкивались на сопротивление духовенства. Руководство православной церкви упорно не желало допустить в Москву иноверных ученых. По словам современников, монахи говорили, что земля Русская велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речи; если же появятся иные языки, кроме родного, то в стране возникнут распри и раздоры.

В конечном итоге попытки Годунова привлечь в Россию большое число западных специалистов не увенчались успехом. Немалую роль в этом сыграли финансовые трудности, вызванные трехлетним неурожаем. Затратив на борьбу с голодом огромные суммы, казна не смогла выделить средства для осуществления проектов развития просвещения. Не имея возможности воспользоваться услугами видных западных ученых, московские власти в ряде случаев довольствовались приглашением студентов из западноевропейских университетов.

С первых лет царствования Бориса в правительственных кругах обсуждались проекты посылки на Запад русских студентов. В 1600 г. при обсуждении проекта унии России и Речи Посполитой польские дипломаты предложили включить в договор следующий пункт: "Свободно посылать в обе стороны для обучения юношей, как московитов к нам, так и наших в Москву". В ходе переговоров русские выразили согласие на то, чтобы после заключения договора разрешить русским посылать детей в Речь Посполитую "в службу и в науку".

В связи с развитием русско-английских торговых и дипломатических отношений возник замысел обмена учащимися с целью подготовки знающих переводчиков. План был осуществлен благодаря усилиям Д. Мерика, агента торговой компании. В 1600 г. в Лондон с Мериком выехали двое иностранных студентов, обучавшихся русскому языку в Москве. Через два года русские власти направили в Англию четырех русских студентов "для науки розных языков и грамотам". То были дети боярские из дьяческих семей: Никифор Алферьев сын Григорьев, Софон Михайлов сын Кожухов, Казарин Давыдов, Федор Семенов Костомаров. Московские приказные люди принадлежали к наиболее образованной части русского общества. Царь Борис сам представил Мерику русских юношей и просил королеву, чтобы им позволено было получить образование и при этом сохранить свою веру. Мерик согласился взять на себя "заботу об их воспитании". Личное обращение царя к королеве возымело действие. В Лондоне студентам из Москвы был оказан наилучший прием, Осенью 1602 г. Д. Чемберлен сообщил, что прибывшие юноши будут обучаться английскому языку и латыни и с этой целью их предполагается определить в различные школы: Винчестер, Итон, Кембридж и Оксфорд. Перед русскими "робятками" открылись двери лучших учебных заведений Англии. Год спустя московское правительство решило направить за рубеж вторую группу учащихся. На этот раз местом обучения была выбрана Германия.

Судьба русских студентов за рубежом сложилась неудачно. В России наступила Смута. Борис Годунов умер, и царская казна перестала отпускать средства на содержание студентов за границей. Заброшенные на чужбину "робятки" вынуждены были искать свои пути в жизни. Немногим довелось вернуться на родину. Среди них был Игнатий Алексеев сын Кучкин, посланный для обучения в Вену и Любек. По возвращении в Москву он рассказал о себе, что "в учении он был в Цесарской земле и в Любках восемь лет, и... во 119 (1610 — 1611) году поехал из Цесарской земли, научась языку и грамоте, опять к Москве, и на море-де его переняли ис Колывани (Таллина) свейские люди". С большим трудом Кучкину удалось освободиться из шведского плена и вернуться в Россию.

Правление Бориса было временем расцвета немецкой слободы на Кукуе, в предместье Москвы. Среди нескольких сот жителей этой слободы преобладали выходцы из Ливонии, принадлежавшие к протестантскому вероисповеданию. По просьбе немецких врачей Годунов позволил им выстроить себе кирху. Члены немецкой колонии в Москве собрали столь много денег на строительство кирхи, что на оставшиеся после окончания постройки деньги открыли школу в слободе.

Под влиянием "немцев" в московский быт стали проникать некоторые новшества. Самым пагубным из них поборники православия считали обычай брить бороду. К великому возмущению монахов, Борис не только не осуждал, но и поощрял брадобритие.

Преемник Бориса Лжедмитрий I сознавал необходимость просвещения для России. До водворения в Кремле он брал уроки у иезуитов по философии, грамматике и литературе, обдумывал проекты учреждения Академии и школ. Учителей для Академии, а заодно и учеников самозванец думал выписать из Италии и других западных стран. Русскую молодежь предполагалось отправлять для обучения на Запад. Заняв трон, самозванец упоминал о своих просветительских планах лишь в тайных беседах со своими друзьями-католиками. При свидании с патером Савицким он согласился в подходящее время учредить в России иезуитский коллегиум, учить на казенный счет русских учеников в школах. Однако все силы Лжедмитрий I принужден был тратить на то, чтобы удержать власть. Он не решился последовать примеру Годунова и послать русских студентов за границу, хотя многократно говорил об этом. Проникшись недоверием к боярскому окружению, "император" тайно уведомил своих друзей-иноземцев о том, что готов сместить с высших государственных постов бояр, выписать в Россию итальянцев и вверить им управление империей.

В начале XVII в. происходило медленное накопление знаний в различных сферах жизни, расширился круг переводной литературы. В течение нескольких десятилетий продолжалась работа над "Книгой Большого чертежа" с полным перечнем всех русских городов, описанием дорог и указанием расстояний между населенными пунктами. Борис Годунов приказал составить для наследника престола подробную карту России. Работа над картой была завершена иноземцем Гесселем Герритсом в 1613 г.

Официальное московское летописание, умолкнувшее при Грозном, не возобновлялось в период Смуты. Летописание вновь стало делом частных лиц. Сохранившиеся краткие записи С. Шаховского, дьяков, духовных лиц лишены литературных достоинств.

Смута, перевернувшая жизнь вверх дном, проникновение фольклора в письменность, расширение круга переводной литературы ломали старую жанровую систему и способствовали рождению таких новых жанров, как "видения". Известны "Видение протопопа Терентия", "Повесть о видении некоему мужу духовному", "Нижегородское видение". Эти сочинения служили не столько религиозным, сколько политическим целям. Нередко они возникали как народная молва, слух, которые лишь со временем записывались на бумагу.

Под напором жизни менялись даже такие традиционные формы, как агиографическая литература. Примером может служить "Житие Улиании Осорьиной", написанное ее сыном. Это бесхитростная и трогательная история "хождения по мукам" благочестивой дворянки (вдовы опричника). Образ Улиании отличается многими симпатичными чертами. Ей чуждо стяжательство, собственные беды и горе не заглушают в ней сострадания к ближним. Среди ужасов голода и гражданской войны она, не колеблясь, расстается со всем имуществом, чтобы помочь населению своих вотчин и всем нищим.

Трагедия гражданской войны вызвала к жизни многообразную и яркую публицистику. Многочисленные "подметные" (подброшенные, анонимные) письма, повести-воззвания патриотического содержания служили целям земского освободительного движения.

Писатели начала XVII в. вынесли весьма различные впечатления от соприкосновения с "латинской" (западной) культурой. Лжедмитрий I успел оценить преимущества европейского просвещения за время своих скитаний за рубежом. Став царем, он любил поучать высших сановников государства, упрекал их за отсутствие образования, советовал ехать за границу для учения. Эти речи глубоко запали в голову молодого любимца царя князя Ивана Хворостинина. Будущему писателю не довелось побывать в Польше, но он близко познакомился с окружением Лжедмитрия. Польское общество было охвачено религиозным брожением. Водворившееся в Кремле польское землячество было сколком этого общества. Оно включало католиков, протестантов-антитринитариев, униатов. Хворостинин изучал латынь и приводил в ужас ревнителей московского благочестия тем, что почитал католические иконы. Князь писал стихи ("вирши"), следуя правилам польского стихосложения. На склоне лет он написал Записки о Смутном времени. Впечатления молодых лет не покидали писателя всю жизнь. Он много лет помышлял о бегстве в Польшу или же Италию, постоянно подчеркивал свои симпатии ко всему иноземному. Хворостинин укорял москвичей за идолопоклонство (неосмысленное поклонение иконам), осмеивал доморощенные порядки, горько сетовал на то, что "в Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем, сеют землю рожью, а живут все ложью". Хворостинин многократно подвергался преследованиям со стороны властей. Царь Василий Шуйский сослал его под надзор в Иосифо-Волоколамский монастырь, царь Михаил — в Кирилло-Белозерский монастырь. Будучи на Белоозере, "вольнодумец" покаялся и получил разрешение вернуться ко двору в Москву. Хворостинин был одним из первых русских "западников" XVII века.

Развитие русского зодчества накануне Смуты отмечено рядом успехов. Строительство было подлинной страстью Бориса Годунова. Взойдя на трон, он задумал воздвигнуть в центре Кремля грандиозный собор. Проект был связан с учреждением патриаршества в России в 1589 г. Богородица почиталась покровительницей Москвы, что и определило значение главной святыни Руси — Успенского Богородицкого храма. Новый собор Воскресенья Господня ("Святая святых") строился как подражание Иерусалимскому храму, главной святыне вселенской православной церкви. Новый храм должен был подкрепить авторитет московского патриаршества. В дни избрания на трон Борис апеллировал к народу. Старые храмы — Успенский собор и храм Василия Блаженного могли вместить немного людей. Присягу Борису приносили в Успенском соборе в невероятной тесноте. Храм Воскресенья Господня должен был иметь огромное внутреннее пространство, более приспособленное для церемоний с участием царя, его двора и народа. Собору отводилась роль нового центра мирового православия. В Кремле были проведены все подготовительные работы, собраны строительные материалы и др. Но началась Смута, и Борис умер, не осуществив проект.

В связи с планами возведения храма "Святая святых" мастера по царскому приказу надстроили столп Ивана Великого и подписали на нем имя Бориса. Столп был увенчан золотой главой и приобрел современный вид.

Шедеврами архитектуры являются каменные церкви, воздвигнутые в годуновских вотчинах в селах Хорошево и Вяземы под Москвой.

Свои строительные проекты царь Борис нередко подчинял благотворительным целям. В годы бедствий он приказал пристроить к старому дворцовому ансамблю новый "каменный двор", чтобы дать возможность "питаться людям". Лжедмитрий 1 возвел над старыми палатами Годунова роскошный деревянный дворец в польском стиле. Перед царским дворцом были впервые установлены "болваны" (скульптуры). На русском престоле сидел тайный католик, что благоприятствовало проникновению западных новшеств. Однако правление самозванца было недолгим.

В конце XVI в, московские мастера расписали стены Грановитой палаты в Кремле. Фрески погибли, но сохранилось их подробное описание. Роспись Грановитой палаты подчеркивала милосердие и кротость царской власти.

Борис Годунов и члены его рода проявляли большой интерес к живописи, заказывали фрески и иконы лучшим мастерам, поощряли художников. Церковь в усадьбе Бориса Годунова в Вяземах была расписана фресками, посвященными Троице. После смерти царя Федора его вдова Ирина Годунова переселилась в Новодевичий монастырь, где по ее заказу был заново расписан Смоленский собор. Считают возможным говорить об особой "годуновской школе" конца XVI в., которой противопоставляют "строгановскую школу". Однако надо иметь в виду условность этих характеристик.

Возникновение "строгановской школы" первоначально связывали с иконописной мастерской Строгановых, богатых солепромышленников из Сольвычегодска на Севере. В дальнейшем выяснилось, что иконописцы Строгановых не имели единой манеры письма и по большей части были рядовыми ремесленниками. Художники, представлявшие так называемую "строгановскую школу", были царскими мастерами и трудились в Кремле. Их иконы были невелики по размеру и отличались мелким и точным письмом, которое современники называли "мелочным письмом". Строгановы платили за них баснословные деньги. В годы Смуты строгановские владения избежали разорения, и в их коллекциях шедевры "мелочного письма" хорошо сохранились.

Так называемую "строгановскую школу" относят к экзотическим явлениям русской живописи, удовлетворявшим вкусы узкого круга богатых заказчиков. Икону, передававшую состояние вдохновенной молитвы, "строгановская" манера письма превращала в драгоценность, предназначенную не столько для храма, сколько для сокровищницы.

Конец XVI века был временем расцвета ювелирного искусства. Взойдя на трон, Борис Годунов заказал новую корону, отличавшуюся богатством и изысканной отделкой. В годы Смуты эта корона была сломана и употреблена на оплату наемных солдат. Лжедмитрий I, сменив на троне царя Бориса, заказал корону, которая богатством и роскошью должна была затмить короны всех прежних русских государей. Но мастера не успели закончить его "венец".

Подлинными шедеврами ювелирного искусства были кадило и другие культовые предметы, изготовленные в 1598 г. по заказу царицы Ирины Годуновой ко гробу царя Федора в Архангельском соборе.

Смута опустошила царскую сокровищницу, которую московские государи собирали на протяжении нескольких веков. Многие византийские и русские древности, представляющие исключительную художественную и историческую ценность, были отправлены в переплавку на Денежный двор или переданы в счет платы наемным солдатам, которые сами устанавливали им цену.

При Борисе и Лжедмитрии I Денежный двор в Москве продолжал выпускать золотые монеты. По приказу Лжедмитрия I была изготовлена самая крупная золотая монета — португал (весом в 10 венгерских дукатов) с гербом в виде орла. Тогда же в Польше был изготовлен наградной золотой с портретом "царя Дмитрия" и латинской надписью.

Русские мастера достигли впечатляющих успехов в литье больших колоколов и пушек. Мастер Андрей Чохов отлил в 1586 г. свою знаменитую Царь-пушку весом в сорок тонн. На ее стволе был изображен царь Федор Иванович верхом на коне.

Насилие Москвы над вольным Новгородом заложило фундамент "первой империи", стало отправным пунктом развития имперской системы в России. Второй взрыв насилия, имевший место в опричнину, упрочил эту систему. Принудительное вторжение государства в сферу земельной собственности стало одной из главных причин политических потрясений и террора в XVI в. Опричные конфискации расширили фонд государственных земель. Террор упрочил основы самодержавной системы управления в России.

При Иване Грозном империя пережила расцвет. Ради поддержания вновь созданной военно-служилой системы государство вело непрерывные завоевательные войны. Россия осуществила крупные завоевания на востоке, но попытка захвата Прибалтики не удалась. Двадцатипятилетняя война из-за Ливонии была безвозвратно проиграна.

В начале XVII в. "первая империя" не выдержала бремени бесконечных завоевательных войн, гипертрофированной государственной земельной собственности и порожденной ею налоговой системы. В стране началась гражданская война, царская власть пришла в состояние полного паралича. Империя начала разваливаться. От нее отделилось "Новгородское государство", перешедшее под власть Швеции. Заколебались Казань и Астрахань. Бунты и мятежи Смутного времени сопровождались неслыханным разорением государства и гибелью значительной части его населения. Террор Грозного унес четыре тысячи жизней, Смута — сотни тысяч жизней. Прошло более полувека, прежде чем Россия смогла изжить воцарившуюся в стране разруху.

История России с древнейших времен до нашей эры



Вернуться к оглавлению