Биография Анненского И. Ф.


	Сочинения по литературе

Биографии писателей / Анненский

И. Ф. Анненский

АННЕНСКИЙ Иннокентий Федорович (1855-1909), русский поэт. Брат Н. Ф. Анненского. В лирических стихах (сборники «Кипарисовый ларец», 1910; «Посмертные стихи», 1923) — трагедийная напряженность, тонкий психологизм. Критические статьи («Книга отражений», т. 1-2, 1906-09). Переводы, в т. ч. трагедий Еврипида.
* * *
АННЕНСКИЙ Иннокентий Фeдорович [20 августа (1 сентября) 1855, Омск — 30 ноября (13 декабря) 1909, Санкт-Петербург; похоронен в Царском Селе на Казанском кладбище], русский поэт, критик, драматург, переводчик. Брат Н. Ф. Анненского.
Школьный учитель
Родился в семье чиновника, занимавшего видные административные посты в Сибири. В 1860 семья из Сибири вернулась в Петербург, где Анненский окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1879). В его воспитании принимал участие старший брат, деятель народничества, публицист Н. Ф. Анненский (1843-1912).
После окончания университета и почти до конца жизни Анненский преподавал древние языки, античную литературу, русский язык и теорию словесности в частных гимназиях, на Высших женских (Бестужевских) курсах и др. В 1891-93 директор Коллегии Павла Галагана в Киеве, 8-й петербургской мужской гимназии (1893—96). В 1896-1905 — директор Николаевской мужской гимназии в Царском Селе (уволен в связи со студенческими беспорядками), где его учениками были Н. С. Гумилев (об их непростых творческих отношениях см.: Тименчик Р. И. Анненский и Н. Гумилев // ВЛ, 1987, № 2), Н. Н. Пунин. В качестве инспектора Петербургского учебного округа (с 1906) совершал поездки по России, в которых (или по их впечатлениям) создал многие лучшие, так называемые «дорожные» стихи. Стихи начал писать в 1870—1880-е годы; тогда же занимался переводами, но как поэт не был известен современникам, к тому же он избегал литературной среды и развивался изолированно (писание стихов плохо сочеталось с педагогической деятельностью, обликом «чопорного», подчеркнуто корректного чиновника). Он имел репутацию знатока античности, филолога-классика, переводчика и необычного педагога.
Первые публикации
Выход его поэтичитеского сборника «Тихие песни» в 1904 под псевдонимом Ник. Т-о (от греческого «утис» — «никто»; так называет себя Одиссей) по существу не был замечен критикой и символистами. Сборник включал также переводы из Горация, Ш. Бодлера, П. Верлена, Ш. Леконта де Лиля (о нем позднее Анненский написал статью), С. Малларме. Французские символисты, «проклятые» поэты оказали первоначальное влияние на творчество Анненского. Старше русских символистов по возрасту, литературно и мировоззренчески Анненский не вписывался в символистскую школу, хотя многими мотивами и перекликался с ней.
Античная тема
С конца 1880-х годов печатает рецензии по славянской и классической филологии, статьи (учебные материалы) о творчестве русских классиков, переводы Еврипида (1-й том вышел в1906, СПб.): Анненский осуществил полный комментированный перевод близкого ему своим кризисным мироощущением и скептицизмом древнегреческого трагика, со своими толкованиями его пьес (Театр Еврипида. М., 1916-21. Т. 1—3). На древнегреческие мифологические сюжеты Анненский написал несколько оригинальных драм: «Меланиппа-философ» (1901), «Царь Иксион» (1902), «Лаодамия» (1902; опубликована в 1906), «Фамира-кифаред» (1906; опубликована в 1913; 2-е изд. 1919); «античные схемы» совмещались в них, по его собственным словам, с «модернизацией в психологической разработке мифа», за античностью легко угадывались мучительные проблемы человека начала 20-го столетия; так, царь Иксион предстает вариацией героя-ницшеанца.
Журнал «Аполлон»
В 1909 С. К. Маковский привлек Анненского к созданию журнала «Аполлон», некоторое время он был его фактическим редактором. В последний год жизни Анненский обрел сочувственную творческую среду, читал лекции в Обществе ревнителей художественного слова при журнале, опубликовал в нем статью «О современном лиризме» (№ 1—3, первую часть — при жизни): наряду с критическими отзывами о поэтических сборниках молодых поэтов статья содержала оценки признанных мэтров символизма, высказанные без должной почтительности, и вызвала раздражение многих писателей; была снята предполагаемая подборка его стихов в «Аполлоне». Анненский неожиданно скончался на Царскосельском вокзале. Главная книга стихов «Кипарисовый ларец» (М., 1910) вышла уже после его смерти, в ее композиции принимал участие сын поэта, В. И. Кривич (1880-1936) (подробнее см.: Тименчик Р. Д. О составе сборника Анненского «Кипарисовый ларец» // ВЛ. 1978, № 8).
Поэт и окружающий мир
Поэтический мир Анненского, мир «расширившегося» современного «я», лишен четкости, определенности, это зыбкий, размытый мир, мир на исходе — угасания, увядания, убывания; в нем томится и тоскует усталая душа, не находя пристанища в реальном. Отторжение от человеческого мира не носит характер романтического разоблачения его неистинности, лирическое «я» поэта как бы выпадает из него: он страшен своей бедностью, «тусклостью», бессмысленностью страдания и непросветленностью быта (у Анненского это быт горожанина: реалии и изломы городской жизни занимают заметное место в обоих его сборниках), «кошмар» обыденности вызывает у поэта мистический ужас. И только через боль, «слезы нищих» осуществляется сцепление с этим миром в некоторых стихах («Кукла», «Старые эстонки», «Октябрьский миф»). Скука («Оставь меня. Мне ложе стелет Скука» — «О нет, не стан») и тоска, которая у Анненского едва ли не одушевленное существо, явились ответом поэта на первичную реальность бытия.
Безысходность
Но и высокие переживания — глубокие и парадоксально-изысканные страдания, странная любовь, уклонение от счастья, мечты и «светлые миги» — не дают опоры бытию: они также призрачны, бесследны; их угасание, исчерпанность, миражность — неизменный «атрибут» поэзии Анненского. Самая красота — безусловная и неотменяемая ценность, исповедуемый поэтом символ веры, который он сам называл «чистым (то есть бескорыстным) эстетизмом» или «эстетизмом высшего порядка» («Книги отражений», с. 111, 145) — надломленная, померкшая или застывшая. Постоянна в поэзии Анненского смерть и память о ней (многие стихи — прямое описание похорон), проникающая все сферы жизни, но и она лишена таинственного ореола и может обернуться «равнодушно дышащею Дамой» («Баллада»). Присутствие иного мира — «там» — редко обретает статус подлинности, пространства, в котором возможны «лучезарное слиянье» или «сияющая красота», чаще — это «обманувшая отчизна» («Зимнее небо») или «похоронная истома», открывающая внутреннему взору «...и роскошь цветников, где проступает тленье» («Август»). Так смыкается у Анненского безысходность посю- и потустороннего мира.
Чисто анненсковский мотив — переживание несбывшегося, идеально-невозможного, «непознанного» как невозвратной и трагической, но состоявшейся реальности: здесь с особенной силой выражена тоска по равному поэту событию или чувству при осознании их принципиальной нереализуемости. О. Мандельштам писал о «горьких, полынно-крепких стихах» Анненского, каких «никто ни до, ни после его не писал» (Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987, с. 64).
Природа и поэт
Мир внутреннего «я», природы, «повторяющей» пограничное и томительное человеческое существование, Анненский передает музыкальными (иногда романсными) ритмически разнообразными стихами, яркими, красочными метафорами, особенно при воссоздании звука и цвета («Этот нищенски синий / И заплаканный лед» — «Снег»). Эстетика ущерба (декадентская составляющая его поэзии), поэтика недосказанности и намека («ассоциативный символизм» — Иванов Вяч. Борозды и межи. М., 1916. С. 291) совмещаются с точностью и выразительностью живописно-символической детали.
Анненский—критик
Печатаемые в периодике (в т. ч. в журналах «Гермес», «Перевал») статьи о русских и зарубежных писателях составили первую и вторую «Книги отражений» (СПб., 1906, 1909) — своеобразной эссеистско-критической прозы: это сплав анализа, стилизованного пересказа произведения с мыслями по поводу, точнее интеллектуально-интимной исповеди Анненского (на общем фоне русской и западно-европейской культуры). Необычен и метод, и сам объект исследования: это не произведение или творчество в целом избранного автора (Лермонтова, Достоевского, Гоголя, позднего Тургенева, Ибсена, Гейне, К. Бальмонта, Л. Андреева, Горького) и не его личность, судьба, человеческая или литературная, хотя Анненский вовлекает в исследование и то и другое, а та подспудная основа, психологическая доминанта художественного сознания, что порождает искусство и «красоту». Обращаясь к устойчивым мотивам, символам, мыслеобразам писателя, Анненский вживается в «читаемого» автора, погружается в его художественный мир, часто пользуясь методом дальнейшего, за пределами текста, воспроизведения жизни героя: он дописывает (порой проецируя в новое время и новые ситуации) их поступки, мысли, рассуждает в духе персонажа или писателя или прямо за них. Созданный таким методом образ, интерпретация произведения могут быть неадекватны, даже произвольны (объективность и не входила в замысел Анненского), но не отменяют проницательности многих характеристик, точности и последовательности эстетических посылок Анненского, позволяющих проникнуть в дотекстовую духовно-биографическую магму творчества, проясняющую его наличные книжные результаты.
Проблемы жизни и искусства, состав «нашего я» — обогащенного сознания и «опустелой души» с ее соблазнами и «испугом» перед жизнью, эволюция художественных форм, требующих новых приемов и воплощений, внутренняя свобода — темы, затрагиваемые на многих страницах «Книг...». Анненский исходил из того, что только в искусстве жизнь, ее «нагота» получает свое «оправдание». Искусство, по Анненскому, — преображающее и просветляющее жизнь, — нравственно и спасительно по своей природе, сама красота для художника — «признак истины». Но сближая эстетические и этические критерии в искусстве, Анненский разделяет их в жизни: он настаивает на принципиальном несходстве страдания и сострадания, любого подлинного переживания в жизни и в искусстве, последнее в известном смысле предает жизнь, и в этом он видит «трагическую роль поэзии», возникающую из «мечтательного общения человека с жизнью» («Книги отражений», с. 129). (Примечательно, что при своем эстетизме Анненский подходит к литературным персонажам как к жизненным типам, будь то изуродованный социальным укладом герой «Горькой судьбины» А. Ф. Писемского или носитель искажений духовной природы современное лирическое «я»; жизненность оказывается условием самого эстетизма).
«Последний из царскосельских лебедей...»
Связь искусства и жизни и противостояние ей («непризнанность» жизни по Анненскому — исходный посыл и стимул творчества у разных художников), ее эстетическое преодоление, способы «овладения» жизни искусством, психологические законы ее претворения в «художественность» определяют своеобразие не сведенной в систему, импрессионистичной по стилю, но целостной эстетики Анненского.
В 1910-е годы складывается посмертный культ Анненского в кругу акмеистов и других постсимволистов; Н. С. Гумилев, А. А. Ахматова, О. Э. Мандельштам, Б. Л. Пастернак, малоизвестные молодые поэты считают себя его учениками, возникает миф об Анненском — «царскосельском Малларме».

Энциклопедия "Кирилл и Мефодий"

Вернуться к оглавлению